Владимир Орешкин - Рок И его проблемы-4

— Я могу уйти, — сказала тогда Мэри строго.

— Пожалуй, нет, — сказал Гвидонов, выключая ночник, за которым читал очередной учебник буддизма. — Но я не чувствую себя влюбленным мальчишкой… Без этого получится глупо.

— Я решила, что вы знаете, что нужно делать, — сказала ему Мэри. — Может, вы считаете, что это для меня просто… Мне это совсем не нужно.

Но ни Гвидонов не прогонял ее, ни Мэри не делала попытки встать и уйти.

Они сидели в какой-то тревожной неловкой тишине, где за двойными оконными рамами завывала тихонько ночная метель, — и каждому хотелось нарушить ее. Но все слова, и английские и русские, вылетели у обоих из головы.

Гвидонов поймал себя на смешном: еще минуту назад у него в голове не было ничего подобного, а было тихое отчаянье, от того, что в этом буддизме невозможно разобраться, если влезать в родные его тексты, каждое предложение там можно было трактовать по разному, — это был конец всякой логики. Еще минуту назад… А сейчас он уже не может отпустить ее просто так.

Если она уйдет, — завтра они расстанутся.

Мэри же была в растерянности от того, что считала, что к мужчине нужно просто прийти. Перебороть условности в себе, совершить это насилие над собой, — и прийти… А дальше все произойдет само собой.

Но ничего не происходило. Это было ужасно. Она начинала понимать, что совершила какую-то чудовищную глупость. Все испортила.

Весь смысл в жизни, который у нее появился недавно, который радовал и пугал ее одновременно.

Она сама создала катастрофу, которая на ее глазах приближалась к ней.

Не оставляя ей ничего.

— Я вам солгала, — сказала она. — Вы — умный человек. Вы знаете, я вам солгала… Мне это нужно. Я приехала с вами сюда, потому что мне это нужно… И вам это нужно. Я потому и приехала с вами сюда, потому что вам это нужно. Вы понимаете, о чем я говорю?.. Почему я одна должна решать все. Мы что, так и будем сидеть так всю ночь? Сделаете же что-нибудь!..

— Только если мы отменим уроки английского, — сказал Гвидонов. — У меня нет способностей к языкам…

В том месте был монастырь, в незапамятные времена выдолбленный монахами в скале.

Экскурсия в него начиналась после завтрака, так Гвидонов договорился, — но завтрак они проспали.

— Мне стыдно, — сказала Гвидонову Мэри, — я накинулась на вас, как кошка. Как ненасытная невоспитанная кошка… А мне бы хотелось, чтобы у вас сложилось обо мне самое благоприятное мнение.

Гвидонов сначала усмехнулся, потом согнал с лица улыбку и взглянул на Мэри. Все дамы на свете одинаковы, — англичанки, русские или китайки. Все они проводят одинаковую изощренную политику, и все одинаково облизываются по утрам.

— Это была лучшая ночь в моей жизни, — сказал он ей сухо и серьезно. — Но вы мне опять солгали.

— Я не могу немного не врать, — с каким-то отчаяньем в голосе сказала ему Мэри. — Вы все видите… Но, может, так и лучше. Но — невыносимо. Я хочу кокетничать. Кокетство, — это немного врать. Это так естественно… Хорошо: мне нравится, когда женщина перед своим мужчиной немного девка.

— Это наполняет меня гордостью, — сказал Гвидонов.

— Вы врете…

На «ты» они перешли на экскурсии в монастырь.

Но сначала был завтрак, по времени совпавший с обедом.

Петьку Гвидонов звал «Петр», а Мэри «Петя»… У него было какое-то другое имя, но ради конспирации он с удовольствием откликался на это.

Где Чурил отыскал такого соглядатая, информатора, такой всевидящий глаз верховного, — уму было не постижимо.

Потому что тот не делал секрета из своих неблагозвучных функций, а на намек по этому поводу Гвидонова, развел виновато руками. Он обладал удивительной способностью не попадаться, когда не надо, на глаза. И наоборот, когда в нем была необходимость, он возникал тут же.

И был незаменим. Чем дальше, тем больше, — потому что брал на себя все мелочи быта, все организационные вопросы, все неудобства, которые отвлекали от мыслительного процесса, — и делал свою черновую неблагодарную халдейскую работу с какой-то неповторимой преданностью ей и увлечением.

Он словно бы родился для того, чтобы быть внимательным, предупредительным, и доставлять своими поступками радость другим людям. Мэри в нем души не чаяла, и как-то даже сказала Гвидонову, что именно такими она представляет себе людей будущего, когда в них совершенно не останется зла, по отношению друг к другу, а останется одна доброта.

— Да, конечно, — согласился тогда с ней Гвидонов.