Владимир Орешкин - Рок И его проблемы-4

Я — знаю.

За речкой, на далекой опушке леса, показался игрушечный зеленый, с черными подпалинами, бронетранспортер. Он замер нерешительно, и у его башни, с выставленной вперед ни то мелкой пушкой, не то очень крупнокалиберным пулеметом, стала, в лучах заходящего солнца сверкать вражеская оптика.

Неприятель осторожничал, — значит, нас уважал.

То есть, побаивался.

Так прошла минута, другая, а потом третья.

Затрещала, заверещала рация:

— Прием, как слышите, прием, — раздался равнодушный деловой голос.

Они, видите ли, желали общения. Хотели вот так, просто, обнаружить потерявшегося супостата.

— Дядя, дай-ка я скажу им пару ласковых, — потянулся к рации Берг.

Я прижал палец к губам.

Мы лежали за заросшей дикой кукурузой насыпью бывшей силосной ямы, цепочкой, каждая огневая точка, метрах в десяти друг от друга, — и мучались от опостылевших пчел. Кроме них, то здесь, то там из травы выпрыгивали зеленые кузнечики, летали стрекозы, и почему-то мухи. Хотя мух было немного.

Хорошо, что вражеская техника появилась на горизонте, без нее было бы совсем скучно.

Транспортер постоял, постоял, — и не спеша двинулся по нашей дороге, которая вилась вдоль речки, до бывшего моста.

Напротив нашего общего грузовика он остановился и снова принялся блестеть окулярами бинокля.

— А если как-нибудь переберется на нашу сторону? — шепнул мне Берг. — Он же нас всех подавит.

— Не должен, — авторитетно сказал я.

На самом деле, уж очень они осторожничали. Не к лицу разъяренным мстителям такая робость. Каждую кочку на нашем берегу целый час рассматривать в бинокль.

— Как слышите, прием? — снова зашипела рация. — Прием, прием… Включитесь, разговор есть.

Я включился. На прием. Любопытство сыграет со мной когда-нибудь плохую шутку.

— На проводе, — сказал я. — Что за разговор?

— Вы люди Михея? — спросили меня.

— Допустим, — осторожно ответил я.

— Тогда, почему пароль не предъявили?

— Сказали же вам, ничего не везем… Вы что, уже и нищих на кол сажать стали?

— Вам-то какое дело. Сказано же: без пароля по чужой территории не проходить… В общем так: вы нам насолили. У нас есть претензии… Передайте Михею, чтобы вышел с нами на связь. Разобраться.

— А если мы не его люди? Так, сами по себе.

— Мы вечерком продублируем… Его, — один разговор. Не его, — он нам ваши головы в мешках подкинет.

— В общем, опять нам будет плохо… Куда не плюнь, все равно ветер в нашу сторону.

— Очень ты, мужик, умный. Может, скажешь для памяти, как тебя зовут?

— Я — Дядя, — сказал я гордо.

— Я — Серый, — ответил мой собеседник. — Может, встретимся еше.

— Нет, только не это, — с небольшим перепугом, отозвался я.

Зеленый бронетранспортер давно укатил, но мы честно ждали сумерек, чтобы начать отступление.

Под вечер кузнечики куда-то спрятались, но мух стало больше. Они были назойливы и бесцеремонны. От них не стало житья.

Я подумал: они спутники человека. Везде и всегда.

Они, — и тараканы.

Тараканы вызывают во мне чувство брезгливости, а мухи, — желание прихлопнуть парочку из них газетой.

Хотя они, конечно, крылатые создания. Поэтому, ближе к богу, чем я. И все, мне подобные.

Значит, они не просто так. Может, каждая муха, это телекамера, при помощи которых он наблюдает за жизнью своих разумных созданий. Раз от этих мух нельзя никуда деться. И они — всюду.

Где-то там, за облаками, расположена центральная студия, куда сходятся все изображения, которые они передают… Там, перед глазами верховного, возникает общая картина нашей жизни на земле. Как мы едим, спим, и оправляем наши естественные надобности.

Как, я, например, лежу, жую зубами травинку и злюсь на себя, — потому что не получилось добыть ни одного языка, потому что не было никаких лазутчиков, — а, следовательно, опять закралась ошибка в расчетах.

Которую не оправдывает даже то, что мы, волей случая, оказались на территории Михея, куда наш противник из дипломатических соображений не решился переправляться… Нужно было знать, — если назвался груздем.

Нужно было знать.

Одна ошибка, другая, — и убитый мной жадина, которого я не имел права убивать…

Убийцы всегда придумывают себе оправдание. Ни один из них не скажет: вот я, подлый убийца, — убиваю просто так, потому что так поставлена рука. А скажет: он не так на меня посмотрел, — или: а чего он не хотел отдавать свою курточку, которая мне так понравилась. Отдал бы, — ничего бы не было.