Владимир Орешкин - Вдох Прорвы

Милиции было еще не много, наверное, набежали из ближайшего отделения, — они бродили неприкаянно, не зная, что делать, и мешали работать пожарным. Зевак же не было вообще, — тоже еще не набежали.

Пожарный вертолет висел метрах в ста вверху, под ним не было емкости с водой, так что непонятно было, зачем он здесь нужен. Но, наверное, приказали висеть, вот он и весел.

Зато было много трупов.

Трое врачей занимались ими, подходили по-очереди к каждому, приседали на корточки, и пытались обнаружить признаки жизни.

К Гвидонову и Владику направилось сразу три милиционера, делая руками запретительные жесты: мол, проход закрыт, чешите в обратную сторону.

Пришлось показывать магическое удостоверение.

— Кто у вас старший?.. Я буду во дворе, пригласите его туда.

— Капитан Артемьев. Он где-то во дворе и ходит…

Двор напоминал мамаево побоище. Пожарные выносили из дымящегося здания покойников и складывали их прямо на асфальт, рядом с мраморными ступеньками крыльца.

Владик не отставал от Гвидонова, но делал это автоматически, — лицо его закаменело, в движениях проступала какая-то ржавость, словно он был из железа, но его давно не смазывали.

Гвидонова покойники пока мало интересовали, он отыскал взглядом капитана и направился к нему.

— Через час, я думаю, сюда прикатит столько начальства, что яблоку негде будет упасть… Так что давайте все по-порядку и быстро. Потом все это придется раз сто повторять, и с десяток раз записывать, сами знаете…

Капитан кивнул.

— Наше отделение на соседней улице, через переулок отсюда… Стрельба поднялась сразу, — сразу и очень сильная. В семнадцать сорок, семнадцать сорок пять приблизительно… Мы объявили тревогу, получили оружие, каски и боеприпасы, на это ушло какое-то время…

— Естественно, — сказал Гвидонов. — Но об этом вы будете своим командирам рассказывать, как сюда добирались… Что здесь происходило? Какая информация у вас есть?

— Картина такая, — все началось неожиданно… Какие-то люди стали бросать гранаты с газом, а затем стали стрелять из автоматического оружия и гранатометов… Эффект неожиданности. Это офис охранного агентства «Беркут», вы знаете. Но, я думаю, сопротивления почти никакого не было. Газ и эффект неожиданности… Вот, обратите внимание на покойников, — ни одного живого.

— Хорошо сказано, — заметил Гвидонов.

— Вы меня не поняли. Ни одного раненого, все покойники. У всех контрольный выстрел в голове… То есть, они ворвались в здание, и не оставили там ни одного живого человека.

— Среди нападавших потери были? Здесь есть чужие трупы?

— Вряд ли. Они своих уносили, кого ранило… Так ребята говорят.

— Мы-то этим газом не надышимся?

— На улице нет. В здании, возможно. Пожарные работают там в масках… Может, такой же газ, как в «Норд-осте», как вы думаете?

— Я ничего не думаю, — сказал Гвидонов. — Вы уверены, ни одного человека не осталось в живых?

— Про тех, которые во дворе, — уверен… В здании, — кто его знает…

В живых не осталось никого. Гвидонов вместе с Вадиком ходили от одного трупа к другому и заглядывали им в лица… Вот Олег Валов, напарник Вадика, а вот Игорь Протасов, тот, кто первым наткнулся на спрятанного фельдъегеря… А вот и Валентин Петрович Суровцев, их главнокомандующий, бывший мент, так и не успевший накормить его, Гвидонова, горячим обедом.

Ему теперь никогда не понадобится небольшой фонтан с мордами львов, из которых успокоительными струйками вытекает вода. И папка, которую привез ему Гвидонов, тоже не понадобится никогда… Никогда, — это значит, никогда. Никогда больше.

От неживого Вали еще слегка попахивало одеколоном, — ему бы стать парфюмером в свое время, может, и был бы сейчас здоров.

У трупов — лица масок. На масках этих печать не смерти, которую они приняли, — какая-то другая. Сейчас, переходя от одного покойника к другому, наблюдая, как пожарные, сгибаясь от тяжести, выволакивают кое-как на свежий воздух очередное тело, — особенно было заметно, что у этой команды мертвецов ни к черту воинская дисциплина. В миг смерти своей, каждый из них вышел из рядов охранного агентства «Беркут», и оказался вообще ни в каких рядах, а наедине с собой. Наедине с собой, как последний итог завершившегося бытия. Которое, как нас учили когда-то в разных учебных заведениях, — определяет сознание.

Шестьдесят три трупа с одной стороны, ни одного — с другой. Работа другого профессионала экстра-класса… Этому тоже нужно воздвигать памятник при жизни. За совершенный ратный подвиг.