Владимир Орешкин - Вдох Прорвы

Надо же было этим уродам испортить мое удовольствие.

Второй интеллигент вернулся быстро, видно, моя абсолютная бедность его не вдохновила.

— Как клев? — спросил тогда первый.

Оба они были похожи друг на друга, не только костюмами и глазами, но и чем-то еще, какой-то общей строевой подготовкой. В отличие от меня, я так понял, никого из них не тянуло в одиночестве на природу. А только дружным коллективом.

Второй закурил, судя по вони, какое-то ментоловое дерьмо, и тоже принялся разглядывать поплавок, про который я, с той секунды, когда они появились, забыл.

— Много поймал? — спросил первый.

— Да так… — ответил я.

С каким удовольствием я бы послал его, — но посылать было нельзя. Как же, хозяева жизни, растуды их мать. По лесу, вот, могут в костюмчиках разгуливать. И ничего — не пачкаются.

— Никто здесь за последние часы не проходил? — спросил второй.

— Нет, — ответил я.

— Надолго здесь? — спросил первый.

— Не знаю, — сказал я. — Как получится…

В этом «как получится» — заключались зачатки моей мести, — это я свободен встать и уйти, или сидеть дальше, — а им ходить каким-то там своим строем, браткам этим, или кто их там знает, кто они.

Они тихо исчезли, словно их не было, — ни следа от них, ни окурка, ни какой брошенной бумажки. Вещи мои оказались целы, хотя в них рылись, и в рюкзаке все лежало не так.

Остался стыд, — от прошедшего страха. И своей беспомощности.

Захотелось собраться, и тут же слинять на станцию, хватит, порыбачил в свое удовольствие, три карасика и штук восемь плотвичек, — но этот стыд заставил меня заночевать на моем бережку.

И то и дело вспоминать, как я, здоровый парень, отслуживший два года, в положенное время, в артиллерии, кое-что за эти два года повидавший, вкалывающий по ремонту домашних холодильников, живущий не в стеклянной банке, — в городе-герое Москве, где много с чем приходится сталкиваться чуть ли не каждый день, — как я, такой молодец, и чуть было не наложил в штаны…

Вот и лежал, не в силах заснуть, пока перед глазами брезент палатки не начал смутно так появляться, а за ним не зачирикали, как по команде, воробьи.

Вот тогда-то я и отрубился. Крепким богатырским сном. И гори оно все огнем.

Часы я забыл дома на кухне, так что этого прибора у меня не было. Я выглянул из духоты палатки и обнаружил, что солнце над самой головой, нехитрые мои пожитки никто не спер, и вообще, все не так уж плохо, в этом лучшем из миров. Но о рыбалке можно было забыть, — утренний клев я проспал.

Зато ласкающего душу одиночества было, — хоть отбавляй.

Так что ранняя уха превратилась в обеденную.

Я побродил вокруг, собрал целую кучу сушняка. Костер запылал почти невидимым в свете дня, пламенем.

Созревал сильно подмоченный апофеоз моего похода, — приготовление генеральской ухи из собственного улова. Я даже луковицу прихватил из дома, настолько был предусмотрителен.

Им нужно было, этим лопухам, тырить мою луковицу, — что бы я без нее стал делать. Луковица — мое главное богатство.

Я чистил пескариков, бросал в кипяток картошку, сыпал туда соль, — потом сидел на корточках перед котелком и ложкой выкидывал из медленно булькающей похлебки всякие шкварки.

Ухи получилось человек на трех, но и я был изрядно голоден. Так что если очередные гости нагрянули бы ко мне, им бы не досталось ничего.

Пузо раздулось, сытое довольство подступило ко мне мягкой ленью, — даже курить не хотелось.

Я разрешил себе еще немного понежиться в тени моей березки, наблюдая тихую жизнь речки, — но только немного, где-то с полчаса, — потому что завтра с утра нужно было двигать на работу, зарабатывать себе на пропитание.

Помыть котелок, собрать скарб оказалось делом быстрым. Еще солнце стояло высоко, а день не думал заканчиваться, а я уже закинул рюкзак за плечи, взял удочки, и окинул прощальным взглядом свой бугорок с прекрасной березкой на нем.

Аривидерчи, Рома.

Перед глазами стояла карта Московской области, которую я изучал перед путешествием. Километрах в двух-трех отсюда должно проходить шоссе. По нему можно с небольшим крюком, но комфортно дотопать до станции. Возвращаться по речке не хотелось. Потому что однажды пройденный путь не сулил ничего занимательного.

Вот я, притоптав окурок, и углубился в лес, держа направление по солнцу.

Интересно, я сам так решил, идти к шоссе через лес, или Судьба подтолкнула меня? Бывают же всякие парады планет, когда они раз в сто лет сходятся в одну линию. И в этот момент что-то происходит от этого. Или начинает болеть голова, или ломается телевизор. Но, впрочем, это уже не судьба и не случайность, а какой-то злобный рок. То есть, сплошные расходы, — на таблетки или на ремонт.