Майкл Бирнс - Святая кровь

Жюли провела лучом по аккуратно сложенной на полу стопке кирпичей. В этот момент включился свет, и ее взору предстало большое отверстие в дальней стене. Она подошла ближе.

— Здесь придется на карачках. Пару метров, не больше.

Он заметил, как в ее скептическом взгляде мелькнуло беспокойство.

Амит вновь отправился первым. На четвереньках пролез в потайную камеру, поднялся там во весь рост и сразу же направился ко второй осветительной мачте, стоявшей у самого пролома. Когда из прохода выбралась Жюли и поднялась на ноги, комната осветилась.

Несколько секунд она, словно потеряв дар речи, молча вышагивала по периметру квадратного помещения, оставив без внимания угол, где были свалены инструменты и оборудование. Кое-где Жюли приостанавливалась и проводила пальцами вдоль длинных отметин-рубцов на каменных стенах.

— Кто же сотворил все это? — наконец спросила она.

— Представьте себе, ессеи, — скептически ответил он. — Да, наши с вами старые знакомые, составители свитков. Вот трудяги!

А он ведь еще даже не показал ей, какими на самом деле трудягами они были.

— Вон те кирпичи, — Амит показал на пролом, — замуровывали вход сюда и были замазаны слоем земли и глины, чтобы никто никогда не обнаружил это место.

— Ну, хорошо. Допустим, они вырубили в скале эту комнату. — Приуменьшив значимость находки, она пожала плечами. — И что? Чего ради?

Однако по скривившейся физиономии израильтянина она поняла, что он знал больше, намного больше.

— И потом: я так и не вижу иероглифа.

— Самое интересное внизу, — пообещал он, подойдя к ящикам с инструментами, лежавшим вокруг дыры в полу, дабы никто не свалился в нее.

Амита сдвинул какое-то оборудование, освобождая проход к ступеням.

— Хотите первой? — предложил он.

Она замешкалась в нерешительности, а потом подошла ближе и направила луч фонаря вниз.

— Хочу.

Губы Амита расползлись в улыбке, растянув козлиную бородку. Теперь ей предстоит мерзкое занятие — подавление своего азарта.

— Осторожнее на ступенях.

Спускаясь, Жюли держалась правой рукой за стену, и кончики пальцев поднимались и опускались, окунаясь в бесконечные борозды в камне; туристские башмаки негромко поскрипывали в такт осторожным шагам. На нижней ступени она чуть посторонилась, позволив археологу стать рядом.

Пока она стояла, разинув от изумления рот, Амит потянулся и включил очередную осветительную мачту, растворив тьму в просторном квадратном помещении. Когда он оглянулся на спутницу, ее груди часто вздымались и опадали, только саму Жюли не очень волновал тот факт, что Амит это заметил.

Ее зачарованный взгляд был прикован к огромному рисунку, покрывавшему стену напротив ступеней. Это был изумительный экземпляр — белый, с красочными узорами, и казалось, будто его нанесли на стену только вчера. Она подошла ближе.

— Надеюсь, я не должен вам напоминать, что ничего трогать нельзя, — поддразнил Амит.

— Ха-ха, — ответила Жюли, не сводя глаз с изображения. — С ума сойти…

В самом центре настенного рисунка была маленькая сводчатая ниша, высеченная в песчанике. Пустая. Расходящиеся от нее концентрические окружности символизировали солнечные лучи, как бы наложенные на более крупную композицию — равностороннее распятие, обвитое виноградной лозой. Концы креста имели ложковидные расширения, и каждое украшали иудейские символы. Сверху и снизу это были шофары, церемониальные горны, возвещающие о приходе еврейского Нового года. А справа и слева — напоминающие по форме лимон этроги, фрукты, которые иудеи использовали во время праздника Суккот в священном табернакле.

Но самыми удивительными были четыре четвертинки круга, изогнувшиеся меж плечей креста, в каждой из которых помещался необычный символ — дельфин, обвивающий трезубец.

— Интересно, что же здесь было? — спросила Жюли, приблизив лицо вплотную к пустой нише.

— Здесь был глиняный сосуд, — со знанием дела сообщил Амит. — А в сосуде — три свитка.

Ее изумленные глаза наконец уделили и ему немного внимания.

— Шутите! Где они?

— Вы же понимаете: оставлять здесь свитки было бы неразумно, — ответил он. — Я передал их в Музей Рокфеллера для транскрипции.

— Господи! — охнула Жюли. — Это уму непостижимо.

Прижав пальцы к губам, она изучала рисунок еще несколько мгновений, то и дело косясь на символ дельфин-трезубец.