Александр Молчанов - Писатель

После корректуры все тексты снова отправлялись к Новикову, он должен был поставить на каждом тексте – «Пятница» или «Вторник». И только после этого тексты шли на верстку. Очевидно, Новикова тяготила необходимость ежедневно читать все тексты, а некоторые – по два или три раза. Он хотел сбросить эту рутину на Андрея. И Андрей с удовольствием впрягся в эту работу. Читать тексты после того, как много лет писал их, – это просто отдых. Когда пишешь текст – как будто несешь огромные тяжелые камни в гору. А когда читаешь чужие – как будто сбрасываешь те же камни с горы. Читая тексты, Андрей видел ошибки – фактические, орфографические, стилистические. И он поражался тому, как журналисты сами не видят своих ошибок. Или, может быть, им просто плевать? Или они просто надеются, что это прокатит?

А сам он не был ли таким же? Не сдавал халтуру в надежде, что это прокатит, и не расстраивался, когда не прокатывало?

Заметка, которую сдал Рафаилов о покушении на Железняка, была апофеозом, шедевром халтуры. Когда Андрей ее получил, он даже сначала не понял, что он держит в руках. А когда понял, посмотрел на часы – время до сдачи номера еще оставалось – и вышел из кабинета.

Прежде всего он отправился к Новикову, чтобы показать ему творение его любимого журналиста. Но, к несчастью, Новикова на месте не оказалось. Передав бразды правления Андрею, он мгновенно расслабился. Галя сказала, что он приедет часам к шести, к подписанию номера в печать.

Андрей должен был сам решить эту проблему. Рафаилова он нашел в курилке. Это была довольно большая комната в конце коридора, в которой стоял кулер, электрический чайник и огромная банка из-под кофе, которая к концу дня наполнялась окурками. Рафаилов сидел, закинув ногу на ногу. В руке у него была дымящаяся трубка. Рядом с ним сидела молодая светловолосая девушка, которая смотрела на Рафаилова влюбленными глазами. Когда Андрей входил, он успел услышать обрывок монолога Рафаилова:

– Если четвертая симфония – это насмешка, сатира, то пятая – вдохновенное прозрение, прорыв в будущее. Недаром современники ее не приняли.

Андрей попытался вспомнить четвертую или пятую симфонию Бетховена, но смог вспомнить только «Оду к радости» из девятой.

Он молча положил листок с заметкой на стол.

Девушка испуганно посмотрела на Рафаилова, а он попытался не обращать внимания на Андрея и продолжать свой монолог.

– Пятую симфонию упрекали в вульгарности, безвкусице, критики называли ее «природной аномалией», и даже Ромен Роллан…

– Извините, что перебиваю, – сказал Андрей. Рафаилов сердито посмотрел на него.

– Вы что, не видите, что мы разговариваем! – воскликнул он.

– О чем вы разговариваете, если не секрет? – поинтересовался Андрей.

– О Густаве Малере, если его имя вам о чем-нибудь говорит!

Ах, вот оно что. Густав Малер. А он-то, неграмотный газетчик, решил, что если симфонии – значит, сразу Бетховен. Вот они, стереотипы мышления. Интересно, Малер написал девять симфоний, как полагается всем приличным композиторам? Или то, что его пятую симфонию обругал Ромен Роллан, отбило у него вкус к сочинительству и он на ней остановился?

– Я понимаю, что это очень важная тема для Волоковецкой области в две тысячи первом году, но у нас сегодня верстается номер, а у меня тут текст, который вы сдали для первой полосы.

– И что? – Лицо Рафаилова выражало крайнюю степень презрения.

– Вы этот текст видели?

– Я этот текст писал.

– И вам не стыдно в этом признаться? – Андрей почувствовал, что краска приливает к его лицу.

Рафаилов встал, снял очки и протер их полой пиджака. Андрею показалось на мгновение, что старый газетчик сейчас бросится на него с кулаками. Но Рафаилов посмотрел на свою девушку, которая в продолжение всего разговора старалась не поднимать глаза от пепельницы, и сказал:

– Простите меня, дорогая, я вас покину на минуту. Возникли срочные дела.

И он показал Андрею на дверь. Андрей прихватил листок с заметкой.

Они вышли в коридор, и Рафаилов тут же придвинулся к Андрею, нависая над ним и дыша ему в лицо.

– Ты что себе позволяешь, щенок! Я сижу со стажеркой, а ты смеешь врываться и учить меня жизни? Да я писал репортажи для «Правды», когда тебя еще на свете не было! Да я…

– Постыдились бы, – сказал Андрей, закипая от гнева.

– Что? – ужаснулся Рафаилов.

Андрей показал Рафаилову заметку.

– Гражданин Н. выстрелил в гражданина Ж. из неустановленного оружия. Причина конфликта неизвестна. Это что, заметка?