Калеб Карр - Ангел тьмы

— Верно, — отозвался я, — да только…

Но ни о каких «да только» и речи идти не могло — мистер Мур не внимал голосу разума. Взметнулся второй палец, и он попер дальше:

— Во-вторых, моральные последствия… — как же он любил этот риторический оборот, — …дела Хатч, пожалуй, гораздо опаснее истории с Бичемом.

— Все правильно, — попробовал вклиниться я, — именно поэтому…

— И наконец, — прогремел мистер Мур, — если бы даже эта история и не была столь дьявольски ужасающа и опасна, — уж не тебе, Стиви Таггерту, ее рассказывать.

В этом месте я не понял. Вообще-то мне до сей минуты не приходило в голову, что именно я должен рассказывать эту историю, но его заявление, что рассказывать ее не мне, здорово меня покоробило. На что это он намекает?

Все еще надеясь, что я как-то превратно истолковал его речь, я вынужден был задать прямой вопрос: что же конкретно может воспрепятствовать мне поведать устрашающую сагу Либби Хатч, если мне вдруг придет эдакое в голову? К вящей досаде моей мистер Мур заметил в ответ, что у меня отсутствует как надлежащее образование, так и соответствующие навыки.

— Ты что себе думаешь? — вопросил он, явно не истощив запасов уязвленной гордыни. — По-твоему, книгу написать — все равно что выписать чек на товар? Ремесло писателя не так уж отличается от торговли куревом?

Тут меня уж несколько перестал забавлять сидевший передо мной пьянчуга, однако я решил предоставить ему еще один шанс.

— Неужто вы забыли, — тихо процедил я, — что с тех самых пор, как я поселился у доктора Крайцлера, он лично занимался моим образованием?

— Пара лет свободных слушаний, — вспыхнул мистер Колонка Редактора, — ничто по сравнению с полным курсом Гарварда.

— Ну так поправьте меня, если я сейчас ошибусь, — парировал я, — да только гарвардское образование не больно-то помогло вашей скромной рукописи увидеть свет. — Тут глаза мистера Мура сузились. — Разумеется, — втирал я глубже соль в его раны, — я так и не пристрастился к питию, как это полагается господам ваших занятий. Но во всем остальном, смею надеяться, я ничем не уступаю вам щелкоперам.

Последнее слово прозвучало подчеркнуто — к этому оскорблению мой собеседник всегда относится болезненно. Но я отнюдь не перестарался. Замечание сие призвано не ранить, но жалить, и в этом я преуспел — мистер Мур несколько секунд слова не мог вымолвить, а когда все же нашел в себе силы открыть рот, я был готов к тому, что уравновесит или превзойдет мощь моей оплеухи. Словно два бойцовых пса в яме, кои устраивали в квартале, где прошло мое детство, мы рвались с цепей, уже достаточно оценив и облаяв друг друга, — пришла пора вцепиться в ухо.

— Трусость и глупость нью-йоркских издателей и американской читающей публики не имеют никакого отношения к моей бездарности в том, что касается Слова, — яростно отчеканил мистер Мур. — Но если тебе, Таггерт, когда-нибудь и впрямь удастся научить меня чему-то новому в этом ремесле, открыть мне глаза на неизвестные ранее аспекты работы Крайцлера, да, черт побери, на что угодно, кроме табачных листьев, — я буду счастлив напялить фартук и простоять за твоей стойкой… целую неделю!

А вот тут вам кое-что надобно понимать: мы с мистером Муром оба — игроки. Свой первый «фараон» для соседских ребятишек я разложил, когда мне было восемь, да и мистер Мур не мог пропустить интересного риска в игре. Да что там, именно азартные игры и положили начало нашей дружбе: этот человек научил меня всему, что мне известно о лошадках, и я готов это признать, хоть он и смотрел на меня свысока. Так что теперь, когда он сделал свою ставку, я отнюдь не рассмеялся. Не стал отказываться от пари. Я лишь посмотрел ему в глаза и произнес единственное слово:

— Заметано.

И мы сплюнули на пол, как научил его я, и пожали друг другу руки, как научил меня он. Мы оба знали, что дело и впрямь заметано.

Мистер Мур поднялся, затянулся в последний раз окурком и сказал едва ли без приятности, будто и не было у нас сегодня перепалок:

— Спокойной ночи, Стиви.

Все перешло на иной уровень: это уже не назовешь разминкой для ума, теперь это пари, стало быть обсуждать его доле — святотатство. Впредь оставалась только игра, бег к финишной ленточке, один победитель — один проигравший, и вряд ли я буду видеть его часто или увижу вообще, пока мы не разберемся окончательно, кто из нас кто.

Вот таким манером я и оказался в ту ночь (и, как я предполагал, она такая будет не единственной) наедине с воспоминаниями о деле Хатч: о людях, протянувших нам руку помощи, о том, что нам мешало, о друзьях (и о более чем просто друзьях), которых мы потеряли в той охоте, о диковинных местах, куда заносило нас, — и о самой Либби Хатч. И вовсе не хочу скрывать теперь, когда мистер Мур меня покинул и мне довелось пораскинуть мозгами: некоторые его заявления били точно в яблочко — как ни крути, а история Либби Хатч выходила куда страшнее и опаснее, нежели все, что выпало на долю нашу в погоне за мясником Джоном Бичемом. Вообще-то при иных обстоятельствах мурашки на моей коже и кошки в душе, что лишь множатся от воспоминаний, быть может, и заставили бы меня отказаться от пари.