Деон Мейер: Смерть раньше смерти

Матт Яуберт сделал первые шаги к своему возрождению. В физическом смысле слова.

В начале восьмого вечера он перешел улицу, обсаженную деревьями, и зашел на участок Стоффбергов. В их квартале Монте-Виста жили представители среднего класса. Джерри Стоффберг был совладельцем бельвильского похоронного бюро «Стоффберг и Мордт».

— Мы с тобой делаем одно дело, Матт, — любил говаривать Джерри. — Только трудимся на разных участках.

Хозяин открыл дверь, увидел Яуберта. Они поздоровались, задали все приличествующие случаю вопросы.

— Дела идут отлично, Матт. Сейчас у нас самое благоприятное время. Многие как будто специально подгадывают к праздникам! — Стоффберг взял принесенное Яубертом пиво и поставил его в холодильник. На владельце похоронного бюро был фартук с надписью: «Самый плохой повар на свете».

Откупоривая первую бутылку пива «Касл», Яуберт молча кивнул: он уже не раз слышал от соседа, как много людей умирает в праздники.

На кухне было тепло и уютно. Там кипела работа, оттуда часто доносились взрывы смеха. Звенели женские голоса. Дети и мужчины держались подальше от кухни; ритуал приготовления праздничного застолья — сугубо женское дело. Матт Яуберт вышел на задний двор.

Собственные невеселые мысли настолько поглощали его, что он был не в состоянии уделять внимание происходящему вокруг. Он сравнивал себя с жуком, который втягивает усики-антенны. У соседей было по-домашнему уютно, но Яуберта ничто не трогало.

В саду резвились представители младшего поколения; они то вылетали на свет, то вновь скрывались в тени. Стайки детей были разного возраста, но все одинаково радовались празднику.

Подростки расположились на веранде и всеми силами изображали беззаботное веселье, хотя то и дело опасливо озирались по сторонам. Может, им не по себе оттого, что они находятся как бы на ничейной территории, ни дети, ни взрослые? Приглядевшись, Яуберт заметил, что в стоящих перед юнцами бокалах налит отнюдь не сок. Еще два-три года назад он бы просто улыбнулся, вспомнив собственное бурное отрочество. Но сейчас ему было все равно. Мимоходом заметил несущественную для себя деталь и снова втянул усики-антенны.

Он примкнул к кружку мужчин, столпившихся вокруг костра. В руках у каждого был стакан с пивом. Все смотрели на ягненка, жарящегося на вертеле.

— Матт, ну ты и здоров, — сказал Весселс, фотограф, когда Яуберт подошел к нему.

— Разве ты не знал, что он — тайное оружие убойного отдела? — крикнул стоящий напротив Мейбюрг, начальник бельвильской автоинспекции. С каждым словом его пышные усы подрагивали.

Яуберт машинально оскалил зубы в улыбке.

— Да он у них вместо передвижного блокпоста, — сказал Сторридж, бизнесмен.

Все сдержанно посмеялись.

Пока ягненок, шипя, поворачивался над огнем, мужчины обменивались беззлобными шуточками и замечаниями. С Яубертом обращались особенно бережно, потому что все помнили о его горе. Соседи держались с ним по-братски, по-дружески, безуспешно пытаясь поднять его дух.

Разговор перетек в более спокойное русло. Стоффберг поворачивал вертел и впрыскивал в мясо особый соус, рецепт которого держался в тайне. Он священнодействовал, как врач над пациентом. Гости говорили о спорте, о работе, отпускали сомнительные, хотя довольно невинные шуточки. Яуберт достал из кармана рубашки пачку «Уинстона», пустил по кругу. Щелкнула зажигалка.

Компания у костра не была постоянной: кто-то подходил, кто-то уходил. Стоффберг переворачивал вертел, проверял, прожарилось ли мясо. Яуберт взял еще пива, когда ему предложили; потом сходил за третьей бутылкой. Женщины на кухне заканчивали готовку и понемногу перемещались в примыкающую к кухне комнату, где стоял телевизор.

Разговор переключился на ягненка, которого жарил Стоффберг.

— Кончай делать ему уколы, Стофф! Пациент уже умер.

— Стофф, я хочу поесть до рассвета. Мне завтра с утра магазин открывать!

— Даже не мечтай. Ягненочек поспеет не раньше февраля.

— К февралю он будет уже не ягненочек, а целый баран.

Яуберт переводил взгляд с одного говорящего на другого, но не принимал участия в общей беседе. Все знали, что он молчун. И до гибели Лары его тоже нельзя было назвать душой общества.

Детские голоса притихли, мужские, наоборот, делались все громче. Стоффберг велел всем выходить во двор. Гости заметно оживились. Женщины созывали детей и тащили огромные блюда с салатами и гарнирами. Хозяин дома резал мясо и раскладывал его по тарелкам.