Уильям Лэндей - Душитель

Мальчик.

Секундное замешательство…

Нет…

Мальчик с крупнокалиберным пистолетом, который дрожит в детской руке…

В последний момент Джо испытал соблазн взглянуть на пистолет, но вместо этого посмотрел на мальчишку, в глаза ему…

Джо-старший хотел крикнуть: «Нет», — он уже коснулся языком нёба, выговаривая первый звук…

Мать, по-прежнему возле кровати, все шептала и шептала молитвы, умоляя Иисуса Христа, и святого Антония, и Господа собственной персоной снизойти с небес и убрать некий изъян в центральной нервной системе Майкла, «даровать ему покой и облегчение». Она обращалась к Иисусу, который не удосужился прийти на помощь Эми Райан, когда она истекала кровью, или остановить пулю, пронзившую грудь Джо-старшего. К Иисусу, который в первую очередь и был виноват в нынешних страданиях Майкла. Дура. Чертова дура.

— Уйди!

Он проговорил это в подушку и ощутил собственное горячее дыхание.

Маргарет замолчала.

Он неосторожно обернулся, под черепом забурлило, голова закружилась, и Майкл пришел в ярость. Он видел лицо Маргарет — изумленное, с расширенными глазами — и понимал, каким он кажется матери сейчас. Но ему было все равно. Он хрипло повторил:

— Уйди!

Шар раскачивался туда-сюда, лениво набирая скорость.

На тротуаре перед заградительным барьером собралась небольшая толпа — шеи вытянуты, лица напряжены. Какая-то женщина проговорила: «Началось…» Хозяин магазина Мо Вассерман стоял в толпе, в переднем ряду, наблюдая, как гибнет его дом. Джо Дэйли — тоже.

Шар с легкостью проломил кирпичную стену, угодив в спальню на втором этаже. Комнаты наполнились пылью, которая поднялась столбом, точно дым. Из спальни вынесли не всю мебель, там остались кровать с матрасом и маленькое бюро. В стенах одна за другой появлялись дыры, открывая взглядам публики внутренность дома. Экскаваторщик, раскачивая шар, зацепил кровать и подтащил ее к краю пролома.

Дом рухнул. Тридцать пять минут. Облако штукатурки долго не рассеивалось, пыль оседала, точно пепел, на стеклах машин.

Потом толпа взглянула поверх кучи мусора на церковь Святого Иосифа, в полумиле от развалин. Церковь, точно крепость, стояла на пустыре, оставшемся от Уэст-Энда. Джо попытался припомнить, как именно выглядел дом Мо Вассермана, но уже было трудно восстановить точную картину. Кажется, на крыше имелись выступы, похожие на ступеньки. Или нет?

Несколько часов спустя — после заката, хотя и трудно было понять: могло быть шесть часов, а могло и десять — Джо отправился в «Помпеи», свою любимую забегаловку вблизи Хэймаркет-сквер. У хозяина были особые отношения с полицейским департаментом, поэтому «Помпеи» не закрывались круглые сутки. Очень удобно. Случались вечера, когда Джо не хотелось идти домой после поздней смены, когда в нем еще бурлила энергия, а дома было темно и тихо, ребенок и жена спали.

Он жил на холме в Брайтоне, в небольшом коттедже на заросшей деревьями улочке, позади церкви Святого Себастьяна. Дом ему не нравился, это был не его район. Пытаясь освоиться в пригороде, он чувствовал себя не в своей тарелке. Когда он думал о доме, то обычно представлял там только Кэт и Малыша Джо. Иногда, когда приезжали гости, Джо чувствовал себя одним из них. А по ночам… Господи! На улице стояла мгла, и тишину нарушали только пение цикад, шум в зарослях и далекие звуки города.

Поэтому поздно вечером Джо обычно куда-нибудь отправлялся, чтобы слегка остыть. Это не всегда было легко. Порой ему так и не удавалось сбросить газ, энергия бралась неизвестно откуда, и он ощущал неисчерпаемую способность работать, пить, смеяться и так далее. Он мог развлекаться всю ночь. Сегодня, впрочем, было не так. После смерти Эми в нем угнездилась непривычная усталость, похожая на гниль. Его сильное тело размягчалось изнутри, точно больное дерево. Может быть, именно так чувствуют себя, когда стареют. Тело дряхлеет. Старость — это болезнь, причем смертельная. Зрелище разрушаемого дома отлично вписывалось в эту картину, хоть Джо и не мог внятно объяснить, как именно.

В баре рядами, точно солдаты в строю, стояли бутылки, в зеркальной стене за стойкой Джо увидел собственное некрасивое лицо. По крайней мере оно ничего не выдавало, внешне он оставался все таким же.

В зеркале отражалась и его соседка, крупная, рыжая, неряшливая, изрядно потрепанная жизнью, но не такая уж дурнушка, если приглядеться. Помпейская тематика бара только подчеркивала неестественный, не по возрасту яркий, цвет ее волос, но Джо не возмутился, а посочувствовал. Он живо вообразил дерзкую рыжеголовую девицу, какой она некогда была. Двумя пальцами женщина держала сигарету и той же рукой поправляла вырез платья.