Уильям Лэндей - Душитель

— Ступай.

Стоя на пороге кухни, Маргарет смотрела вслед детективу. Когда Дэйли наконец остались одни, она смочила в раковине полотенце, подошла к сыну и провела мокрой тканью по шее чуть ниже правого уха. Изучив полотенце, мать нахмурилась и показала Майклу бурое пятно.

— Это то, что я думаю?..

Он кивнул.

— Кто это сделал?

— Это не моя кровь.

Наутро Майкл был на стройке. Земля дрожала у него под ногами. Он ощущал вибрацию подошвами ботинок, ногами, яичками…

— Эй! — заорал строитель, перекрикивая шум. Он ткнул в свой желтый шлем, потом устремил большой палец вниз: «Убирайся».

Майкл дружелюбно помахал ему. Тупица-адвокат с переброшенным через плечо пиджаком и закатанными до локтей рукавами. Зевака, который наслаждается весенним утром, солнцем и зрелищем работы копра.

Огромный копер! Работает как часы. Медленно поднимается груз, пауза, тяжесть стремглав летит вниз и бьет по свае. С каждым ударом опора уходит в землю еще на несколько дюймов. Удары эхом отзывались в ушах Майкла, его ноги подрагивали, точно камертон. Всю ночь он тревожился, что труп Гаргано покажется из-под земли в ту самую минуту, когда копер начнет работу. Он рисовал себе, как замирает работа и стройка вдруг начинает кишеть полицейскими. Но ничего подобного не случилось. Ни одного полицейского, вообще ничего странного. Вокруг суетились, сновали туда-сюда рабочие — они понятия не имели, что происходит на самом деле. Ведь они навеки вколачивали в землю тело Винни Гаргано, по прозвищу Зверь.

Майкл представил себе, как свая пригвождает убитого к земле. Разумеется, все не так живописно. Бостон стоит не на скалах, как Нью-Йорк, бостонская почва — преимущественно глина. Тело просто размелется о сваю, перемешается с землей. Но это уже детали. Какая разница? В представлении Майкла, дом сотню лет простоит на останках Винни Гаргано.

И все-таки на следующее утро Майкл по-прежнему ничего не испытывал по поводу случившегося. Никакого сожаления. Гаргано мертв — да, да, убит, называйте это как угодно, но по нему не будут скучать, даже вспоминать его не будут. Однажды, несомненно, и Майкл забудет о нем. Он забудет кровь, которая забрызгала его, как вода. Забудет, как тело головой вперед сползло в глубокую яму. Однажды Майкл посмотрит на белый небоскреб Фарли Зонненшайна, молчаливый, похожий на пирамиду, и даже не подумает о том, что в его основании лежит труп. Люди умеют забывать.

Его ждут дома у Маргарет. Еще один семейный сбор, еще одни похороны. Впрочем, пусть немного подождут. Джо бы одобрил брата: мертвых не погребают, пока битва не окончена.

Прежде чем двинуться дальше, Майкл удовлетворенно вздохнул. Отчего-то день казался на редкость ясным, солнце, одолев утреннюю прохладу, согревало его лоб. Почему сегодня старый город выглядит так удивительно? Священники, разумеется, скажут, что Джо отправился в лучший мир. Но в такое утро, подумал Майкл, ханжеская ложь становится особенно очевидной. Уложите священника на смертный одр, внушите ему чувство приближающейся опасности — и увидите, как он начнет цепляться за жизнь.

Чарли Капобьянко уставился на Майкла:

— И ты ему поверил? Ты мне угрожаешь?

Майкл покачал головой.

— Что, разговаривать разучился? Я тебе задал вопрос. Ты мне угрожаешь?

— Нет, сэр.

— Ты пришел сюда, в мою контору, сказал, что я вложил деньги в этот проект, что натворил то-то и то-то в Уэст-Энде, что в довершение всего приказал убить твоих отца и брата — и ты мне не угрожаешь?!

— Нет.

— Тогда какого хрена тебе надо?

— Я прошу оставить нас в покое, Рики и меня. Просто оставьте нас в покое. Больше ничего не нужно.

Они находились в конторе Капобьянко на Тэтчер-стрит. Майкл сидел в кресле, Чарли Капобьянко стоял над ним и хмурился. Брат Чарли, Николо, слушал разговор, сидя на кушетке. Он во всех смыслах этого слова соблюдал дистанцию.

— Что ты хочешь получить? — спросил Чарли.

— Ничего.

— Нет, хочешь. Я тебя насквозь вижу. Это все тебе сказал Гаргано?

— Да.

— Почему?

— Он был ранен. Наверное, решил, что умирает.

— С чего бы ему так решить?

— Он был тяжело ранен.

— Кто его ранил?

— Не знаю.

— К черту Гаргано, пусть сам о себе позаботится. Но меня ты не одурачишь — слышишь, ирландец? Твой брат мне задолжал. Он свистнул те камушки. И теперь я стребую с него деньги.

— Он говорит, что ничего не брал.

— Он может сказать, что он верблюд, — и что?

— Рики говорит, что ничего не брал.