Дэвид Тейлор - Тайны Истон-Холла

— Говорю же, — повторил мистер Кэднем, когда они после окончания рабочего дня спускались вместе по лестнице, — вид у тебя на редкость свирепый; сам-то ты это чувствуешь?

— Правда? — рассмеялся Джон Карстайрс. — Что ж, я впрямь готов разорвать кого-нибудь на части, и чем быстрее, тем лучше. Но не беспокойся, Кэдди, тебе ничто не грозит.

И все же никого Джон Карстайрс на части не порвал. Он пошел к себе в клуб, выслушал рекомендации официанта и поужинал в одиночестве, размышляя о своих ближайших перспективах. «Я просто обязан, — говорил себе мистер Карстайрс, — что-то предпринять», — но что именно, он понятия не имел. Перебирая в уме свои неудачи — дело миссис Айрленд, положение в торговом управлении, перспективы выдвижения в парламент от округа Саутуорк, — Джон Карстайрс не смог придумать, как ему сдвинуться с места. Неожиданно вспомнилось, бог весть отчего, утреннее письмо от мистера Крэбба. Говоря откровенно, оно ему не понравилось: джентльмены, встречающиеся в обществе, в таком тоне друг с другом не говорят. Совершенно случайно, пока он сидел за столиком и размышлял над своими бедами, мимо него прошел приятель-юрист — в Линкольнс-Инн он чужак, но о мистере Крэббе и его делах ему наверняка известно.

— Карстайрс, ты? Как поживаешь? Слышал, в парламент выдвигаешься?

— Да. Впрочем, там видно будет. Ничего еще не решено. Слушай, есть свободная минутка? Мне поговорить с тобой нужно.

— Конечно, валяй.

И неожиданно мистер Карстайрс рассказал о том, как в поисках следов миссис Айрленд его мать ездила в Норфолк, о своих взаимоотношениях с мистером Крэббом. Он поделился не всеми подробностями, но и сказанного хватило, чтобы заинтересовать приятеля, которому, как выяснилось, — опять-таки к удивлению Джона Карстайрса, — кое-что об этом уже было известно.

— А-а, та самая красавица вдовушка, что чахнет в обществе своей Синей Бороды. Слышал, слышал.

— Ну и как ты думаешь, какую игру ведет Крэбб?

— Крэбб? — Приятель Джона Карстайрса улыбнулся так, как умеют только законники: вкрадчиво и неопределенно. — Крэбб, мой мальчик, — самый уважаемый старый юрист из тех, кто когда-либо надевал парик или получал задания от вельмож. Правда, до меня доходили слухи — учти, слухи, — что раз или два он едва не пересек черту. Впрочем, тут мне лучше умолкнуть.

— А вот как раз и нет, — невнятно пробормотал Джон Карстайрс, которому очень хотелось услышать о куче самых разных вещей.

Но приятель уже отошел, и вскоре клуб наполнился людьми и воздух сделался синим от табачного дыма. Джон Карстайрс оказался за ломберным столиком с тремя-четырьмя игроками, чьей компании он вообще-то обычно избегал. Но за невозмутимым видом, демонстрируемым партнерам по висту, кипели страсти. «Если вопрос о том, какую игру ведет мистер Крэбб, это не демонстрация решимости, — спрашивал он себя, — то что же?»

21 ноября 1865 г.

Зима наступила рано. Пошли в рост остролисты и все такое прочее; люди говорят, это является верным знаком. Гуляя сегодня по дорожкам, я увидел сорокопута, клюющего дохлую мышь, которую он затащил на верхнюю жердь забора. Человек я, мне кажется, не суеверный, но эта картина — пустынное место, настойчивые, монотонные удары птичьего клюва — наполнила меня каким-то потусторонним ужасом.

22 ноября 1865 г.

Вечера мрачные и угрюмые, туман низко висит над серыми полями. Письмо от Маргессона, он недавно женился и наслаждается жизнью в Девоншире. Как же я завидую его удаче! Он пишет, что «супружеская любовь — это высшее из земных наслаждений, даруемых нам Богом». Вот бы мне его испытать — ведь последние два года я живу здесь едва ли не в полном одиночестве. Отправил ответное письмо Маргессону, пожелал ему счастья.

25 ноября 1865 г.

Как ни странно, записка от Дикси — приглашает меня зайти. За последний год он сильно изменился, сник как-то, поседел. На вопрос, отчего я не видел его в церкви, ответил уклончиво. Выпив по бокалу мадеры, мы уселись у него в кабинете: любопытное место, ясно свидетельствующее о научных интересах хозяина. В какой-то момент, указав на жабу с конечностями, пришпиленными к анатомическому столику, и рассеченным тельцем, он спросил, верю ли я, будто животные наделены чувствами. Я ответил, что животные воспринимают мир почти так же, как и мы, но только не в такой мере. Бык, например, может оплакивать утрату хозяина, но горе его не похоже на наше, человеческое. В доме пустынно и мрачно, дорожки неровные, заросшие, за окном завывает ветер.