Дэвид Тейлор - Тайны Истон-Холла

— Дорогая моя, — начал он, — мне кажется, что вы очень несчастливы.

— Вы правы, — сказала она, не поднимая глаз на мужа. — Я действительно очень несчастлива. Но коли так, то это моя беда и мне самой с ней справляться.

В ее словах прозвучала такая неизбывная тоска, что мистер Айрленд пришел в совершенное замешательство. У него возникло ощущение, что в такой ситуации от разговоров толка не будет. Тем не менее, сколь бы ни был мрачен оказанный ему прием, он считал, что кожа у него потолще, чем у судейской жены, и что промолчать — значит просто струсить.

— Дорогая моя, — вновь заговорил он, — Изабель. Что-то тебя сильно гнетет.

— Это верно. — Вновь жена не подняла глаз, упорно глядя в пол. — Гнет большой. Я надеялась, что его разделяют. Коли так, мне было бы легче нести это бремя.

Мистер Айрленд понял, что упрек адресован ему, и эти слова отозвались в его сердце сильной болью. Но он не нашелся что ответить, только испытал смутный страх перед чем-то непонятным, над чем он совершенно не властен и что способно нанести ему смертельный удар. Нерешительно переступая с ноги на ногу, не зная, то ли остаться, то ли уйти, он перевел взгляд на руки жены, которые что-то беспрерывно теребили, какую-то светлую вещицу, лежавшую у нее на коленях. Эти беспокойные движения пальцев хоть и раздражали его, но в то же время интриговали, и он некоторое время не отрывал взгляда от рук жены, прежде чем решился спросить:

— Изабель, что у вас там?

На сей раз она подняла голову, но смотрела сквозь него и по-прежнему казалось, что она его не видит.

— Это локон. Я срезала его в то утро, когда малыш умер. Разве вы забыли?

Мистер Айрленд помнил — так ясно, как если бы это было минуту назад, но что-то в голосе жены, какая-то стальная нотка заставила его промолчать. Лицо ее в полумраке комнаты казалось белым как простыня. На площади один за другим начали зажигаться фонари. Наконец мистер Айрленд проговорил:

— Ни за что на свете я не хотел бы причинить вам лишнюю боль. Сегодня у нас гости. Отменить прием? Вам стоит только слово сказать, и все будет сделано.

— Нет, не надо. — Миссис Айрленд порывисто поднялась с кресла, и детский локон плавно упал на ковер. — Я проявила слабость, но постараюсь взять себя в руки. А теперь, Генри, если вы не против, мне хотелось бы остаться одной.

Вечером она швырнула на стол бокал с вином и крикнула, что муж собирается ее убить. Миссис Айрленд впала в истерику, и ее увели. После этого люди перестали говорить, что она — личность, и больше в высшем обществе миссис Айрленд не появлялась.

Что же делать? Пребывая в полном смятении, мистер Айрленд стал подумывать о необходимости медицинского вмешательства. Пусть вызовут врачей! Пусть дом на Экклстон-сквер превратится в санаторий, лишь бы его жена перестала говорить, будто он собирается убить ее, и петь колыбельные над локоном детских волос! Навещавшие ее доктора высказывались осторожно. Признаков органического заболевания нет, успокаивали они мистера Айрленда, но, возможно, его жене не помешает смена обстановки. Морской круиз, поездка на острова в Швейцарии, месяц-другой на водах где-нибудь в Европе — вот что предлагали почтенные господа, собиравшиеся в гостиной мистера Айрленда, чтобы хоть как-то укрепить дух его жены. Ну а пока самое лучшее, наверное, — оградить миссис Айрленд от общества, вечерних приемов, встреч: все это может плохо на нее подействовать.

Мистер Айрленд принял эти рекомендации, испытывая самые дурные предчувствия. Однако, твердил он себе, не все потеряно. Да, жена отдалилась от него, но, вполне вероятно, при хорошем уходе все наладится. Ради этого, используя некоторые давние семейные связи, мистер Айрленд организовал поездку в сельскую местность, которой он был обязан своим именем. Уже сама эта мысль, несмотря на горькие переживания, согревала его. Постоялый двор, замок, прогулка где-нибудь на вершине холма — словом, любое место, которое напомнило бы о самом начале их совместной жизни, — разве это не лучше любого лекарства, предписанного врачами? Итак, на последний день апреля были заказаны билет на паром, курсирующий между Бристолем и Корком, и в сопровождении единственного слуги Айрленды сели в крытый экипаж и отъехали от своего дома на Экклстон-сквер. Прошло две недели после Пасхи, листья на деревьях вдоль дорог Уилтшира, которыми они проезжали, уже зазеленели. Что именно происходило в те три недели, что их не было в Лондоне, сказать не берусь — мистер Айрленд не делился этим даже с ближайшими друзьями, — однако не было ни постоялых дворов, ни замков, ни прогулок на холмах. А после их возвращения закончились и всякие разговоры о депрессии. Почтенные господа, рекомендовавшие морские круизы, швейцарские озера и минеральные воды в Баден-Бадене, были все как один удалены. Их место занял прославленный, всемирно известный доктор Конолли. Подобно своим предшественникам, доктор Конолли был осторожным человеком. Он не говорил, что его пациентка… безумна. Но возможно, будет лучше, если миссис Айрленд переедет с Экклстон-сквер в какое-нибудь другое место, туда, где ей обеспечат должный уход и где она не сможет… навредить себе. Ну а пока шли приготовления к этому переезду, миссис Айрленд держали в ее комнате, дверь в которую запирали на железный засов.