Джеймс Паттерсон - Медовый месяц

— Ты что, в самом деле сказал ей, что мы собираемся провести эксгумацию трупа Брауна?

— Послушай, это пойдет нам на пользу, — пытался успокоить я босса. — Сейчас Нора думает, что я на ее стороне.

— Ты сделал это по собственной инициативе, даже не посоветовавшись со мной!

— Я просто слегка ускорил процесс.

— Но ты ускорил его слишком сильно. Похоже, это уже стало твоей торговой маркой, — ворчала она. — Вот отчего у тебя все твои проблемы. Ты же знаешь, что у нас есть вполне серьезные причины действовать вместе, по определенному плану, и именно поэтому мы договорились, что каждый из нас должен знать, что делает другой.

— Ну ладно, Сьюзен, по крайней мере ты должна согласиться, что сделанный мной ход принесет нам определенные преимущества.

— Дело не в этом. Я хочу, чтобы ты был командным игроком, ты понял меня? Ты больше не тайный полицейский, действующий на свой страх и риск.

Я немного подумал, а потом сказал:

— Ты права, теперь я тайный федеральный агент.

— Да, но продлится это счастье недолго, если ты будешь совершать такие необдуманные поступки. Я не люблю ковбоев.

В течение нескольких секунд мы оба напряженно молчали. Я первым прервал гнетущую тишину:

— Знаешь, мне больше нравится, когда ты поддерживаешь меня.

Сьюзен сдержанно засмеялась:

— Скажи мне, гений сыска, что ты собираешься делать сейчас, когда Нора уже знает о наших планах эксгумировать труп ее жениха?

— Все очень просто, — спокойно ответил я. — Мы немного подождем и посмотрим на результаты. Если наша лаборатория подтвердит факт криминальной смерти, мы наконец-то узнаем имя убийцы.

— Все равно понадобятся серьезные доказательства того, что это сделала именно она.

— Тебе же известно, что искать улики намного легче, когда знаешь, кто убийца.

— А если лаборатория ничего серьезного не обнаружит?

— В таком случае я сообщу Норе приятные новости, а сам тем временем расставлю для нее новую ловушку.

— Ты забываешь одну вещь.

— Какую?

— Что она действительно может оказаться ни при чем.

— И это говорит человек, который всех считает хоть в чем-то виноватыми.

— Я хочу сказать…

— Нет, я все прекрасно понимаю. В нашем деле все возможно. Но эта женщина была тесно связана с двумя молодыми людьми в двух разных штатах, которые вскоре после знакомства с ней каким-то таинственным образом отдали Богу душу. Если это простое совпадение, то Норе Синклер просто трагически не везло с мужчинами.

— Да, я, видимо, не права, — сказала Сьюзен более спокойным голосом. — В таком случае давай посадим ее на электрический стул.

— Вот так-то лучше. Знаешь, иногда мне кажется, что на какое-то мгновение ты становишься другим человеком.

— Кстати, о другом человеке, — тут же оживилась она. — Тебе не кажется, что Нора может попытаться убрать ненавистного ей другого человека?

— Нет, Крейг Рейнолдс не принадлежит к ее кругу, — уверенно сказал я. — Он слишком мало зарабатывает.

— Хорошо, но надеюсь, ты не станешь больше допускать непростительных ошибок?

— Нет, но если я поживу в своем бараке еще немного времени, то мне придется выставить тебе счет за причиненный здоровью вред.

— О'Хара, если весь твой ущерб ограничится только жилищными неудобствами, можешь считать, что тебе крупно повезло.

Нора осторожно протиснулась в дверь палаты психиатрической клиники «Пайн вуд», где коротала свои дни ее мать, и с трудом выдавила из себя улыбку. Последнее время она пребывала в ужасном настроении, и это почувствовали на себе почти все люди, которые так или иначе общались с ней, включая Эмили Барроуз и новую медсестру Пэтси. Хотя Нора и старалась делать вид, что во время встречи с Крейгом Рейнолдсом в ресторане ничего страшного не произошло и она не слышала от него ужасных слов о том, будто страховая компания настаивает на эксгумации трупа Коннора.

— Привет, мама.

Оливия Синклер сидела в желтой ночной рубашке на застланной покрывалом больничной койке. Увидев дочь, она подняла голову и рассеянно посмотрела на нее:

— А, это ты, привет.

Тучи, которые застилали небо почти весь день, стали постепенно рассеиваться, а изредка пробивающиеся лучи солнца проникали в палату сквозь металлические жалюзи. Нора подхватила в углу палаты стул и пододвинула его к кровати.

— Ты хорошо выглядишь, мама.

Конечно, каждая дочь сказала бы то же самое в подобной ситуации, однако Нора действительно верила в свои слова. Она уже давно смотрела на мать совершенно другими глазами и видела ее такой, какой сохранила в своей памяти. Можно даже сказать, что это стало ее привычкой. После того как Оливию Синклер посадили в тюрьму, дочери долгое время не позволяли встречаться с ней, а пока Нора подрастала, облик матери застыл в ее памяти и с тех пор практически не менялся. Судьба самой Норы претерпела множество кардинальных перемен, но образ Оливии оставался неизменно постоянным в ее сумбурной жизни.