Р Скотт Бэккер - Зовите меня Апостол

— Апостол, сейчас времени нет для разговоров. Я к ним. Встретимся на углу, ладно?

— Молли! — заорал я в пищащую трубку.

Вот же странно: ведь договаривался с Бонжурами о платеже вне зависимости от результата. Найду или дурака проваляю — заплатят одинаково. Но чувство такое, будто просрал всё и вся. Гребаный неудачник. Хоть бы шевелился быстрее, что ли…

Я ведь с самого начала посчитал ее мертвой, разве нет?

Чмокнул на прощанье Дженни в губы, оставив ее стоять нагишом с кучей скомканных купюр в левой руке и с моими трусами в правой. Уже отъезжая, укорил себя за оставленные трусы. Отличные ведь, прямо из номера «Нэшнл джиографик» про китов мира. С голубым китом аккурат на причинном месте — детка, жди фонтана.

Впрочем, отличный повод заглянуть еще раз на Омими, 113.

Не успел я дверь «фолька» закрыть, как телефон забренчал снова. Альберт, мать его, нашел же время!

— Приве-ет! — завопил под аккомпанемент разноголосого гомона и музыки. — Апостол, дружище! Уже и не надеялся тебя поймать! Чем занимаешься среди ночи?

Альберт явно наклюкался в дупель.

— Перечитываю «Войну и мир». Торчу от этой книги, особенно когда французов громят. А ты?

Альберт заржал. Ага, когда за галстук заложим, мы крутейшие парни во вселенной, обаяшки и симпатяшки. И регот-то какой: хозяин жизни. Он даже не в дупель наклюкался, а в дым, драбадан и отмену рабства.

— Спонтанный выпускной у нас. Несем чепуху, снимаем красоток — сам знаешь, как оно.

— В чем де…

— Зелень докурили, — перебил Альберт. — Понимаешь, о чем я?

— Не беспокойся — подброшу еще, — заверил я, мысленно выматерившись.

— Стол, ты крут! Ты круче всех! Тебе посвящается «бис!» в каннабисе!

И заржал над собственной остротой. Очень смешно. Сквозь ржание пробился милый девичий голос: «Это твой парень? Твой парень?»

— Да! — проревел Альберт. — Он классный!

— А тебе посвящается «заткнись» и «заткнись, ради бога»! — сообщил я.

Знаете, мне вовсе не улыбается выступать «парнем» Альберта, тем более «классным».

— Ты что, растрезвонил всем вокруг про наше взаимовыгодное сотрудничество?

Снова заржал — будто я шучу с ним.

— А если серьезно, Стол, — слушай сюда. Хотел раньше позвонить, да из головы вылетело, к чертовой матери. Думал: ну, послание оставлю. Пустоголовый… Знаешь, Стол, ты — мой любимейший крутейший засранец!

— А ты — мой любимейший узкоглазый умник. Выкладывай, чего накопал.

— Уй, прости. Дело такое: я позвонил старому приятелю, он писал диссертацию по философии в Беркли. Баарс уже уволился, но обсуждали его вовсю.

Пьяным всегда кажется: их новости — залет, убой и вселенская драма.

— Выкладывай, не тяни.

— Гениальный, странный, разведенный.

Как им нравится человека загадками мучить, приберечь на потом кусочек посочней!

— По слухам, он второкурсницу свою обрюхатил…

Любопытно. Но ведь наверняка не самый сочный кусок накопанного.

— Альберт, не тяни. Что еще?

— Стол, он курс лекций читал о сектах! Представляешь, о сектах! — проорал в трубку.

Жутко важная новость, надо же.

— Ну допустим.

— Да ты мозгами пошевели! Выходит, он все знал!

— Что все?

— Все о них. Психологию сектантства, социологию, историю. Знал доподлинно, как секту организовать, как представлять, что проповедовать…

Замолк. Из трубки снова полился разноголосый гомон. Альберт выдержал паузу и объявил:

— Стол, это просто невозможно!

— Невозможно? Что он верит в свою галиматью?

— Именно! Он ведь сознательно манипулирует своими учениками. Тут еще хуже, чем с Роном Хаббардом. [35] Хаббард Лафайет Рональд(1911–1986) — американский писатель и философ, создатель дианетики и сайентологии. Гораздо хуже!

Да, все становится на свои места. Правило наихудшего дерьма в действии.

— Эй, а как там насчет травки? — Серьезность Альберта иссякла, и вернулась пьяная ипостась крутого парня. — Может, у тебя номерок есть, а… чтобы позвонить куда надо, понимаешь?

— Попробуй Кимми позвонить, она как раз должна освободиться. Я тебе эсэмэску с ее номером отправлю.

Тогда я обдумывать услышанное не стал. Следовало улучить минутку поспокойнее и прокрутить как следует в памяти.

Умытая симпатичная Молли торчала одиноко на перекрестке, выглядящем на удивление цивилизованно — почти Ньюарк. Три полицейские машины перекрыли улицу, высвечивая фарами окрестные кирпичные стены. Там и сям на тротуарах толпились зеваки, впрочем, не много. В остальном картинка была идиллически мирная, и коп наблюдался лишь один.