Ли Чайлд - Триллер

— Так вы теперь юрист? — осведомилась она.

— Только последние двадцать лет, — уточнил Миллей. — Вау, Люси. — Казалось, он не знает, как себя вести. — Вы искали меня?

— Ну, в общем, да. В Google.

— Но… чем вы занимаетесь? Где вы?

— Я дома, все там же, в Нью-Йорке. Я… э-э-э-э… — Не так-то просто было объяснить, чем именно она занимается. — Я фотограф, — сообщила она наконец.

— Ну хоть кто-то по-прежнему причастен к искусству, — обрадовался Миллей и после затянувшейся паузы неуклюже промолвил: — Приятно слышать.

— Э-э-э-э… да.

На минуту воцарилась тишина, затем Люси неожиданно для самой себя произнесла:

— Послушайте, мистер Миллей.

— Просто Фрэнк, хорошо?

— Хорошо, Фрэнк. Так получилось, что на следующей неделе я еду в Сан-Франциско по делам. Давайте встретимся? Может, позавтракаем или еще что? — Почувствовав в его молчании нежелание, Люси поспешно продолжила: — Я не буду винить вас, если вы откажетесь. Но вы не подумайте ничего такого. Я не какая-то там вертихвостка и не стану донимать вас звонками или еще как… Просто я до сих пор не могу забыть, какое впечатление производили на меня ваши картины. Стоит мне вспомнить о них, и снова всплывают те ощущения. Это… это так много для меня значит. Понимаете, я уверена, что должна вас увидеть.

На этот раз молчание затянулось надолго, затем Миллей сказал:

— Я женатый человек, и у меня трое детей. Вряд ли моя жена…

Он не закончил фразу.

— Пожалуйста, — настаивала Люси. — Ей не нужно знать. Но это так важно. Мы должны пообщаться, только и всего.

— Кстати, Люси, я ведь больше не рисую. Двадцать лет не притрагивался к кисти.

— Нет, тут другое. Дело лично в вас, в том, каким вы были. — И, запутавшись в собственных мыслях, Люси прибавила: — И не только в этом.

— Пожалуй, нет, — сомневался Миллей. — Нет.

Он затих, и, когда наконец заговорил, голос его существенно изменился: в нем отчетливо сквозила эта «взрослость».

— Ладно, я выкрою время. Когда вы прилетаете?

В последующие пять дней Люси не спалось.

Буйство красок с картин Фрэнка Миллея настойчиво проникало в сны и раз за разом будило ее. Чаще всего ей снилась та полоска воды холодного грязно-синего цвета под холодным небом, и она просыпалась. Как ни странно, в поту. Испытывая вожделение.

Во сне действие всегда происходило в одном месте: в комнате Миллея без единого окна. Помещение представлялось Люси чревом, заключенным в холодную грязно-синюю оболочку, — река, как он изображал ее на картинах, бежала и бежала по стенам над кроватью.

Только сон не имел смысла. Люси никогда не была в спальне Миллея. И никогда не видела его кровать.

Но какая-то причина должна была существовать.

Последний сон отличался от предыдущих. Вначале она ощутила то ли запах плесени, то ли сырой земли или животного и заметила яркий свет в конце темно-зеленого туннеля. Она повернулась, прошла через красную дверь и внезапно очутилась в грязно-синей комнате Миллея. Люси почувствовала, как трутся друг о друга ее оголенные бедра, и обнаружила, что на ней нет и следа одежды. Она стояла на каком-то золотом ящике, а Миллей писал ее, хотя Люси видела лишь торчащую над холстом голову художника. У него была светлая борода, и она почему-то выглядела мокрой. Он без умолку тараторил; его низкий голос, казалось, отдавался эхом в ее костях, так что Люси ощущала слабость в теле. Обойдя картину, он приблизился к ней. Пах он точно так же, как пахли другие, и Люси узнала запах семени. Одет Миллей был в цветастую оранжевую футболку, но ни брюк, ни белья на нем не было. Поскольку Люси стояла на ящике, лица обоих находились почти на одном уровне, и он смотрел ей прямо в глаза, в то время как его рука оказалась у нее между ног. Она взглянула вниз: с пениса художника капала какая-то грязно-синяя жидкость, и он начал рисовать ею прямо на теле Люси. Мазок за мазком.

Рыдая, она проснулась; ее тело сотрясалось в оргазме.

Наконец она все вспомнила.

Теперь было ясно: она на пути к выздоровлению. Если раньше память отказывалась перед ней раскрыться, то теперь прошлое донимало ее, словно ноющий зуб. Оно оказалось достаточно болезненным и еще дважды доводило Люси до слез, но, по крайней мере, она начала что-то чувствовать. И уже собиралась позвонить доктору Сноу и поделиться новостями. Пусть даже она испытывает негативные и болезненные эмоции, но это неизбежная плата за возвращение к нормальной жизни. Однако Люси понимала, что излечилась не до конца. Для полного выздоровления надо было совершить еще одно, последнее убийство. Убить человека, который погубил ее много лет назад.