Николай БАСОВ - Высший пилотаж киллера

Для начала я обошел все строение. Оно выглядело мертвым, не менее, чем разбомбленный дворец Дудаева. Но этот лабаз должен был хранить в своем чреве какую ни на есть информацию – я на это очень рассчитывал.

Решетки на окнах пристроечки были сварными, стилизованными под старину и достаточно большими. По идее они должны были защищать от проникновения. На деле они представляли собой на удивление удобный, как парадная лестница, вход на крышу, с которой, при желании, всегда легко пройти внутрь.

Я огляделся. Вокруг не было ни души. Я был уверен, что окрестные жители ненавидели этот ресторанчик за шум, за пьяных посетителей. А раз ненавидишь, то и не смотришь в ту сторону.

Решетки в самом деле были крепко пристегнуты к окнам, я со своими восемьюдесятью килограммами поднялся по ним легко, словно по шведской стенке. На крыше, как и ожидалось, обнаружилась дверца с грубым врезным замком. Я копался не дольше минуты, чтобы открыть его, а потом спокойно вошел в помещение «Преисподней» и аккуратно закрыл дверь за собой, чтобы снегу не намело, если поднимется метель.

В ресторане было тихо. Наверное, все участники черной мессы собрались или глубоко внизу, в подвале, который в зданиях такого типа должен быть очень просторным и удобным для такого вот рода занятий, или вообще в другом месте.

Ступени не скрипели подо мной, свет от редких ламп помогал не споткнуться, двери были заперты. Я спускался тихо, как привидение. Натянул шапочку поглубже.

Неожиданно я оказался в большом зале с расставленными столами, осмотрелся. Дверь на кухню была заперта. С противоположной стороны находилась дверь для гостей.

Опасаясь, что могу пропустить телекамеру или сигнальный датчик, я осмотрел все стены. На одной висел черный, очень броско изготовленный лозунг: «Сатана – оборотная сторона человека!» Даже вот так, с восклицательным знаком, как призыв ЦК к празднику Первомая.

Я расслышал какие-то тихие голоса. Мужской, потом женский. Женский, конечно, умолял о любви. Мужской, конечно, уже терпеть эту любовь не мог и приводил какие-то аргументы против… Телевизор. Там, где этот ящик, там и люди. Я подошел к двери, из-за которой неслись стенания покинутой подруги, чуть-чуть толкнул ее. Она приоткрылась ровно на три сантиметра. Этого было достаточно.

Перед телевизором, сонно кивая, сидел мордоворот за сто тридцать килограммов, стриженный очень коротко, в камуфляжной куртке и слаксах. По его виду нетрудно было понять, что телевизор составляет всю его компанию и что его сморило. Я бы оставил его в покое, но мне нужна была информация.

Я вошел и помял руки, подготавливая их.

Он стал поворачиваться, когда я мог его уже уделать. Примерно, хотя и не в полный мах, я это и опробовал. Сначала маваши ногой в голову, потом другой ногой ура-маваши по скуле. Но он был очень здоровым. Он все-таки вскочил.

Он дернулся вправо и тут же он согнул руку, приготовившись поймать меня там – соображал он от недосыпа и моих ударов не очень. Я тут же боком зашел слева, кулак его так и остался неиспользованным, а я сделал великолепную подсечку правой на возврате под его коленку. Такой подсечкой мог бы сам Стивен Сигал гордиться.

Он грохнулся так, что я даже забеспокоился, не сломал ли он себе что-нибудь. Но он попытался подняться.

Я прыгнул коленом ему на солнечное сплетение, а когда он все-таки почувствовал себя неуютно, заработал обоими кулаками со скорострельностью пулемета по скулам, по лбу – в перчатках мне было не больно – и по шее.

Он отключился через десяток ударов.

Я обыскал его, нашел ключик от наручников, потом и сами наручники и сковал его, пропустив руки под тяжелым офисным креслом старого образца, на котором он смотрел свой телик.

Потом плеснул ему водой в лицо. Пока наливал эту воду в его кружку, я заметил, что электрический кипятильник «Мулинекс» только что выключился, приготовив крутой кипяток для чая или для того, чтобы добывать у угрюмых охранников интересующие меня сведения.

Он вздрогнул, очнулся, уставился на меня. Самочувствие у него было, вероятно, очень скверным. По себе знаю, пару раз приходилось оказываться на его месте. Но он еще и трусил. А это определенно внушало надежду.

Я наклонился к нему очень близко, чтобы он видел мои глаза прямо перед собой, и спросил шепотом:

– Где остальные?

Он разжал слегка разбитые, мокрые от воды губы.

– Не знаю. Кто ты такой, да тебя наши ребята…

Я налил в кружку кипятка, не вставая. Он уже боялся, он понял, что я буду делать.