Николай БАСОВ - Высший пилотаж киллера

Дачный поселок, где находилась старая дача Ветлинских, куда Аркадия распорядилась отвезти все, без исключения, вещи Веточки и куда мы теперь направились, назывался Кратово. Кажется, это было одно из первых дачных поселений советского периода, и о нем что-то написано даже у Гайдара. Только не у нынешнего, а у того – старшего.

Дома здесь стояли, как я заметил, пока мы разбирались в путанице пересекающихся линий и поперечных, что было нелегко из-за еще более сгустившегося снегопада, самые разные. Иногда в просветах между облепленными белой ватой соснами выступали роскошные дачи-корабли, не уступающие иным постройкам «новых русских». А иногда на глаза попадалась такая халабуда, что делалось неудобным и смотреть на нее, словно в бидонвиле оказался или на советских выселках для социальных заложников.

Дом Ветлинских оказался так себе, серединка на половинку. Но все-таки у него был даже третий этаж, правда, он больше походил на маяк, но мне такие дома даже нравятся, в них, наверное, приятно в такой вот снегопад сидеть, слушать, как на кухне гремят кастрюлями женщины, и читать неторопливый роман, например, Писемского. Или писать письмо в Берлин с волнующими намеками, зная, что они взволнуют и адресата, и хотя ничего не изменят, конечно, но что-то, может быть, будут значить сами по себе.

Подходы к дому оказались глубоко завалены снегом. Но одна странная тропка там все-таки была, вероятно, ее протоптали собаки. Собак, судя по тем следам, которые еще можно было разглядеть, водилось тут немало. Я осмотрелся, в самом деле, в трех дачах я заметил свет в окнах. Это делало поселок живым и более теплым, чем он мне показался вначале.

Жить на дачах зимой стало почти модным, когда цены на сдаваемое в Москве жилье поднялись до небес, и для многих единственным доходным делом оказалась возможность сдавать свою квартиру, а жить на даче, если она позволяла без чрезмерных трудностей перенести осень, зиму и весну.

Пока Воеводин с помощью жены выгружал Аркадию, я стоял рядом, перебирая ключи. Аркадия, оказавшись на снегу в своем дурацком кресле, крепко вдохнула морозный воздух.

– Хорошо тут, сосной пахнет. – Она помолчала. – И время самое мое любимое – ранние сумерки. Обрати внимание, Галина Константиновна, как снег по-особенному поблескивает от этого. Кажется, вот-вот Новый год настанет.

Константиновна смущенно улыбнулась и выволокла из машины еще один плед. Из-за угла сарая показался Воеводин с лопатой для снега.

– Сейчас, хозяйка, сейчас, разгребем тебе дорожку, и ты подъедешь к дому, как положено.

Аркадия искоса посмотрела на меня, должно быть, определяла, как я реагирую на «хозяйку». Я никак не реагировал, меня только ключи и интересовали. Кажется, я в них все-таки разобрался.

Воеводин врубился в снег, как роторный экскаватор. Пройти ему нужно было не меньше семидесяти метров. Глубина снега – поболее тридцати сантиметров, работы у него было на час с лихвой. Мне не нужно было ждать, я обошел его и потопал к даче.

– Вы куда, Илья?

– Посмотрю, пока вы не подъехали, составлю собственное мнение. – Не уверен, что вообще нужно было отвечать, но все-таки она и вправду тут хозяйка.

На огромном крытом крыльце с лавками вокруг маленького, самодельного столика остались пустые бутылки, впрочем, не очень много. Я на мгновение смутился, но потом заметил груды серой, почти бесцветной пыли, и успокоился. Если бомжи тут и ночевали, то это было еще до снега, больше месяца назад. Пыль на это явно указывала, а еще никому не удалось обмануть пыль.

Двери открылись довольно легко, так же легко открылась решетка, и другая дверь – внутренняя, высокая, крашенная белой краской, какую я видел только в старых домах. На меня дохнуло легким запахом старой мастики, книжной пылью и многонедельной сухостью. В таком воздухе еловые шишки должны становиться совершенно похожими на ощетинившихся ежей.

Я прошел через большую главную комнату, от нее отходило три или четыре двери, а совсем сбоку у крохотной печки, встроенной в большую, кухонную, на второй этаж вела ломаная лестница с покосившимися перилами и неверными ступенями. Нет, дверей все-таки было три, одна фанерная дверца вела во встроенный шкаф, битком набитый старыми, слежавшимися, как листья, пальто и плащами. От всех них несло запахом чужих жизней, других, давно ушедших людей. Мне стало грустно.

Дальняя дверь вела на кухню, и там явно была устроена вторая терраса, на которой семейство обедало в воскресные дни, когда все могли собраться за одним столом, под большим, матерчатым абажуром. Я был уверен, что абажур еще где-то тут сохранился. Может быть, лежал на чердаке, порванный в одном месте, выцветший, но ни у кого не поднималась рука его выбросить…