Алексей Евдокимов - Ноль-Ноль

— Он что, от Интерпола скрывается?

— Почему скрывается?

— Нигде не задерживается, никому ничего толком не рассказывает, а если рассказывает, то привирает… Имен — и то несколько штук…

Никеша только опять плечами пожал:

— Ну да, такой он… Неуловимый… Загадочный… — ухмыльнулся. — В общем-то, если окажется, что в натуре Интерпол какой-нибудь его ищет, я не дико удивлюсь…

Он вдруг вспомнил, что хотел у Маса спросить про покойную Каринку Липатову (она о нем, говорят, упоминала перед тем, как разбилась) — и забыл. Интересно, он в Израиле еще?.. Телефона его не знаю. У кого можно узнать?..

Обзвонив местных знакомых, Никеша выяснил, что Масарин еще в стране, в Хайфе. Но добытый им мобильный номер упорно не отвечал.

— Сссссу-у-ука… — Боль была такая, словно он пытался отлить или кончить серной кислотой. — Не могу… у-у, б…дь — Шипя и жалобно матерясь, Никеша кое-как натянул штаны, толкнул дверь и поковылял на кухню. — Кабан! Не могу, Кабан… Ширни меня в спину…

Кабан, рачительно отжимавший петухи (производство должно быть безотходным), оглянулся. На лице его оформилось выражение усталой досады.

— Я везде пытался! — Никеша крупно вздрагивал, как от холода. — В ноги, в живот, в хер! Не могу! Я десятую дырку делаю, не получается, б…, хана трубам… В болт щас засадил, чуть не подох, так больно…

Кабан неохотно взял Никешу за запястье и задрал ему рукав. Оставил без комментариев:

— Копыта покажи…

Никеша хотел возражать, что он не на медосмотре, но понял, что спорить нет сил. Трясущейся рукой закатал правую штанину. Подошла Светка, уставилась на открывшееся зрелище и громко цокнула языком.

— Жмыхни в спину, Кабан, — униженно взмолился Никеша. — Там везде бесполезняк…

— Куда в спину? Ты понимаешь вообще, чего просишь? — хозяин не скрывал раздражения.

— Найди… — почти прохныкал Никеша.

— Найди… — скривился, отбирая полный крови баян. — Снимай…

Никеша поспешно, путаясь в рукавах, стянул свитер, за ним майку, повернулся к Кабану спиной. Некоторое время ничего не происходило — видимо, мастер разглядывал оперативное пространство, потом Никеша почувствовал жесткие пальцы рядом с хребтом. Кожа его шла мурашками.

— У тебя сколько там? — подозрительно спросила Светка.

— Сколько надо… — только и мог ответить Никеша.

— Сколько — сколько надо? — сварливо настаивала Светка. — Ты ж только что уже ляпался…

Черт ее принес, перепугался Никеша, сейчас все обломит…

— Он отморозок, — сообщила она Кабану. — Он же хвостовик тебе тут откинет. Тебе нужен дубарь в квартире?

Догадалась, что ли?..

— Твое какое дело? — обернулся он злобно.

— Такое!.. — завелась было Светка, но Кабан прикрикнул:

— Тихо!.. Не шевелись! — приказал Никеше.

Он не успел понять, куда именно цапнул рыболовный крючок, а Кабан уже шипяще выматерился. Мимо.

— Смирно стой!

Никеша и не дергался. Только попади, думал лихорадочно, только не промажь, а то сколько же можно, пора же наконец с этим завязывать, со всем этим, совсем… Где-то в отдалении мелькнуло, что правда ведь нехорошо кидать хозяину такую подляну, оставлять ему свежий трупак… — но тут Никешу прошило, как прикалываемую к стенду бабочку, а Светка одобрительно констатировала:

— Есть… Дома…

Есть!

Он невольно задержал дыхание. Казалось, Кабан вжимает поршень не шприца, а насоса — накачивает тебя как велосипедную камеру… или даже как аэростат, давая ощущение одновременно наполненности, теплоты и невесомости: огромный и легкий, Никеша плавно взмыл и выплыл из кухни, из дома, вверх и вбок, в безразмерное, ледяное и свежее, в пронизывающее и прохватывающее — воздушные потоки сгребли и понесли: неконтролируемо, неуправляемо. Вот она, значит, какая, «золотая вмазка» (выше, выше, выше!), жалко, никому уже не расскажешь… выше, выше — в черт-те что, в ионосферу, в астрономически объективный ад птиц, где отсутствует кислород, отсутствует, в ваку-у-у-уууум, в жуть, где ни верха, ни низа, вообще ничего, совсем, где нечем дышать, нечем! И не пошевелиться, и не понять, что это, что это, черт, такое?! — мягкая тяжесть со всех сторон, ничего не видно, но и темноты настоящей нет, и не чувствуешь собственного тела, и не можешь двинуть ни рукой, ни ногой, и не можешь, не можешь! не можешь!!! вдохнуть…

Он лежал на спине, весь мокрый, громко, прерывисто хватая воздух ртом, дергал руками, не в силах сообразить, что их сковывает, и впадая в еще большую панику, пока до него не дошло, что это просто спальник — и тогда он судорожно раздернул молнию и полез из мешка, работая вразнобой всеми конечностями, словно из гроба, который готовятся заколачивать…