Саския Норт - Клуб гурманов

Я села за стол к Бабетт, Михелу и детям, мне налили вина, я стала смотреть на детей, так увлеченных игрой. Бабетт то и дело пыталась поймать мой взгляд. По ее лицу было видно, что она много плакала. Михел смеялся с детьми и время от времени фальшиво улыбался мне.

— Я же привезла вам вкусненького! — закричала я и побежала разбирать сумки, которые оставила на мойке.

Я разложила на доске сыр, быстро сунула в духовку лосося, порезала хлеб и стала разбирать посудомойку. Беспокойство пронизывало мое тело. Чтобы справиться с ним, я в три глотка допила вино.

— Вот так баловство, — сказал Михел и притянул меня за талию к себе на коленки. Его рука поглаживала мою спину. — Хорошо прогулялась? Немножко пришла в себя?

Я кивнула.

— Так приятно было пройтись снова по Амстердаму.

— Ну и чудесно. Нам тоже было здорово. Я водил детей в кино.

Бо, Люк, Аннабель и Софи начали весело тараторить. Бабетт смотрела на меня странным взглядом.

Мы еще раз сыграли в «Счастливый случай», допили вторую бутылку шабли, съели разогретого лосося с соусом, который быстро сделала Бабетт, поговорили о лучших местах Амстердама и усадили детей с горячим какао и яблочным пирогом смотреть фильм. За третьей бутылкой начались воспоминания об Эверте. Бабетт снова стала рассказывать, что она ни за что не почувствовала бы дым, если бы не упала с кровати. Как она пробиралась в детскую комнату, шатаясь от снотворного, которое подмешал ей в вино Эверт. Как нашла в кроватке Бо, но никак не могла найти Люка. Как она бежала с Бо на руках вниз по лестнице, а огонь уже вырывался из кухни, и она почти ничего не видела, вынесла Бо на улицу, положила его в сарайчик и снова побежала в дом спасать Люка. Он был в родительской кровати, где прятался всегда, когда ему было страшно. Но в ту ночь сама Бабетт легла в гостевой комнате. Они поссорились. Вопросы крутились у нее в голове. Поступил бы Эверт так же, если бы они не поругались? Погибли бы все, если бы она спала в своей кровати? Как она могла не заметить, что Эверт снова был не в себе? Могла ли она его спасти, если бы еще постаралась? Если бы не разозлилась на него так сильно? Мы слушали, разволновавшись, то и дело начинали плакать. Утешали ее, говорили, что она сделала все, что могла. Если бы она кинулась еще спасать Эверта, она, возможно, не сидела бы сейчас с нами. Она все сделала правильно и должна была смириться с тем, что на некоторые вопросы никогда не будет ответов. Я не осмелилась спросить ее, не сомневалась ли она сама в том, что Эверт поджег дом и хотел убить их. Но мысль о том, что это мог быть кто-то другой, кто-то из нашего круга мог лишить двоих детей жизни таким ужасным способом, была настолько отвратительной, что мне стало жутко стыдно. Я вдруг ясно поняла, что Симон не имел к этому отношения, что бы ни говорила Дорин Ягер. Он не был детоубийцей.

— Я отведу детей в ванную, — пробормотал Михел, пьяный от вина и от рассказа Бабетт. Он вышел из кухни.

— У тебя замечательный муж, — сказала Бабетт и разлила по бокалам остатки вина.

— Да, — кивнула я, чувствуя, что заливаюсь румянцем. — По крайней мере, он старался быть замечательным.

— Я серьезно, Карен. Не ломай это, — она строго посмотрела на меня.

— Ты о чем?

— Я же не слепая. С чего тебе вдруг понадобилось одной в Амстердам?

Я не знала, что ей ответить. Вино перепутало все мысли. Мне хотелось рассказать ей правду, но я боялась все испортить.

Повисла неловкая пауза.

— Карен, я живу в твоем доме, я все тебе рассказываю. Ты можешь мне доверять…

Я как-то странно пискнула.

Она взяла мою руку и стала гладить.

— Я ведь на твоей стороне. Поэтому ты должна рассказать мне, что происходит. Чтобы я смогла тебе помочь. После всего, что ты для меня сделала, — ее взгляд смягчился.

— Я боюсь, — хрипло прошептала я, — что я глубоко-глубоко влезла в проблемы. Я совсем потерялась. Я не знаю, что есть на самом деле, а чего нет, правильно ли я поступаю или наоборот. Иногда я чувствую себя сильной и уверенной в том, что это — единственный способ вернуть мою прошлую жизнь, что я обязана Ханнеке, а иногда я чувствую себя развалиной, предательницей, ужасной-ужасной женщиной…

Я уронила голову на руки, слезы капали на стол. Бабетт гладила меня по волосам, похлопывала по плечу и, когда это не помогло, принесла стакан воды.

— Вот, попей. Ты много выпила. Я ничего не могу понять. Что ты должна сделать?

Я выпила стакан воды, вытерла глаза бумажным платком из коробки, которую поставила на стол Бабетт, высморкалась и положила голову на стол. Я не могла смотреть на нее, пока все это рассказывала.