Сиссель-Йо Газан - Перо динозавра

И почти сразу же начались проблемы. Анна так и не понимала толком, в чем дело, но факт оставался фактом — она никогда в жизни не была так несчастлива. Одному богу известно, как это могло сочетаться с тем, что она была так горячо влюблена. Томас говорил, что любит ее, но она в это не верила. «Ты параноик», — смеялся он. Анна же любила его до сумасшествия. Чем рассеяннее он к ней относился, тем сильнее она влюблялась. В ноябре, через полгода после их знакомства, она совсем перестала понимать, что происходит. Она не могла с уверенностью сказать, встречаются они или нет, любит он ее (как он говорил) или не любит (как следовало из его поведения — он мог опоздать на свидание на несколько часов, не прийти вообще, подолгу не звонить). Она не понимала, есть ли у них общее будущее, не знала, где он сейчас, зачем он сказал то, что сказал, почему иногда ей можно было приходить в компанию его друзей, а иногда он говорил «нет, лучше я пойду один, что тебе там делать?». Ей нечего было ответить на этот вопрос. Она просто хотела быть с ним.

Томас просил ее относиться ко всему проще. Говорил: «Не разрушай то, что между нами есть». Она честно пыталась, но у нее ничего не получалось. Томас был знаком с ее родителями, но они виделись всего пару раз, и все участники этих встреч чувствовали себя не в своей тарелке. Родителей Томаса Анна не видела никогда.

Весной Томас взял паузу в отношениях на две недели.

— Я люблю тебя, Анна, в этом ты можешь не сомневаться, у меня просто нет больше сил выносить эти постоянные скандалы, — сказал он и посмотрел на нее раздраженно. После последней ночной ссоры, затеянной Анной, он был таким уставшим, что чуть не прописал пациенту не то лекарство.

В один из тех четырнадцати дней, пока они не виделись, Анна сделала тест на беременность.

— Ну что, значит, у нас будет ребенок, — сказал он, улыбаясь, когда они встретились после перерыва.

Анна пристально всматривалась в него:

— Ты рад?

— Я бы предпочел, чтобы это случилось в другое время, — ответил он.

Они съехались незадолго до рождения Лили. Это было почти три года назад.

Зоологический музей находился сразу за кафедрой биологии, его здание высилось над остальными корпусами торжественно, как украшенный к празднику пароход. Доступ на два верхних этажа был открыт для всех, на нижних этажах вокруг огромного несгораемого хранилища, в котором находились все коллекции насекомых, моллюсков и позвоночных, собранные, описанные и сохраненные датскими учеными на протяжении сотен лет, симметрично располагались лаборатории и кабинеты. Зал позвоночных с его огромной коллекцией находился на четвертом этаже, под ним было два Зала беспозвоночных, а в самом низу, в подвале, располагался Китовый зал, в котором, помимо прочего, хранился скелет огромного усатого кита.

Внештатного научного руководителя Анны звали Эрик Тюбьерг, он был специалистом в области морфологии позвоночных животных (изучал развитие верхнего нёба у птиц) и полной противоположностью Ларса Хелланда, — маленький, ловкий, с тонкими русыми волосами и темными глазами. Для работы он всегда надевал очки с очень толстыми стеклами, и эти очки всякий раз заставляли Анну улыбаться, потому что только в них Тюбьерг казался самим собой. Тюбьерг был застенчив и очень серьезен. Он никогда не отменял их встреч, всегда приходил на них подготовленным, приносил книги, которые упоминал в прошлом разговоре, или обещанные копии статей. Он тщательно выговаривал каждый слог, у него долго были сложности с тем, чтобы смотреть Анне в глаза, и он добавлял в свой угольно-черный чай невообразимое количество сахара. Те несколько раз, когда Анна пыталась выудить из него какую-то информацию, не имеющую отношения к биологии, он просто захлопывался, как устрица.

Именно Тюбьерг впервые привел Анну в Зал позвоночных.

— В костях невозможно разобраться, только разглядывая учебники, — говорил он, пока они шли по коридору к залу. — И ни в коем случае нельзя, — добавил он, строго глядя на Анну, — делать какие-то выводы о костях, основываясь на рисунках или фотографиях, ни в коем случае!

Тюбьерг открыл дверь в хранилище и исчез между рядами шкафов. Анна постояла немного в дверях, ошеломленная непривычным запахом законсервированных животных, и наконец решилась войти. В зале не было ни темно, ни светло — как в туалете с защитой от наркоманов, где туалетную бумагу видно, но вену на руке не разглядишь.

Зал позвоночных представлял собой одно большое помещение, разгороженное шкафами со стеклянными дверцами и ящиками. За стеклянными дверцами стояли чучела животных, ящики были полны коробок разных размеров, в которых лежали очищенные и продезинфицированные кости. Тюбьерг прошел между рядов и остановился в центре зала. Он явно чувствовал себя здесь как дома.