Франк Тилье - Переломы

Потом он хватает Александра за локоть и подтягивает к висящему человеку.

— Посмотри на него! Он самым чудовищным образом убил мать и младенца. И никто его за это не наказал. Через неделю после этого он улыбался во весь рот и играл в гольф, а несчастный муж и отец пытался лишить себя жизни, наглотавшись лекарств. Могу сказать тебе, что теперь ему страшно!

Он возвращает Александра на прежнее место, волоча его за собой, как мешок картошки, и берется за шевелящийся мешок.

— Кто подпишет? Прошу просто кивнуть головой! Никто?

Почему? Почему он требует подписи, а сам похищает и пытает людей? Почему бы ему не поставить подпись, ведь это так просто — написать эти чертовы буквы. К чему этот маскарад? О господи… Он думает, что честен, он считает себя по-настоящему порядочным, законопослушным. Вот почему он не наносит ударов, вот почему он старается никогда не причинять боль своими руками, вот почему называет всех просто буквами. Он не хочет иметь дела с людьми, с существами, обладающими личностью.

Он подходит к подвешенному, которого называет Ж.

— Покажи на кого-нибудь подбородком.

Ж. трясет головой, опускает голову все ниже. Кажется, что его тяжелый череп вот-вот отделится от туловища. У него уже не осталось сил, чтобы бороться с силой тяжести.

Человек в капюшоне стискивает пальцами его щеки:

— Покажи на кого-нибудь, я тебе сказал! И я отпущу цепи. Если не покажешь, я оставлю тебя висеть, пока не сдохнешь.

Александр больше не может этого выносить, он дергается, пытается разорвать веревки. Он падает на бок и хрипит через кляп: «Нет, я не умру, падаль! Делай со мной что угодно, но я никогда не подпишу твою поганую бумажонку!»

Пораженный этими неразборчивыми звуками, тюремщик оборачивается. Подвешенный человек, Ж., широко открывает глаза. Он решительно трясет головой и тоже пытается сопротивляться. Вдруг его тело напрягается, и он пятками бьет палача в голову. Тот отлетает на несколько метров назад, натыкается на скорченный труп и падает.

Охваченный внезапной надеждой, Александр вновь пытается порвать свои путы. Запястья горят. Не прекращая борьбы с собственным организмом, он пытается кричать через тряпку, призывает двух других попытаться освободиться. Но они не сдвигаются ни на миллиметр. Они даже опускают головы.

Слишком поздно. Человек в капюшоне встает.

— Вы даже не представляете, что я могу сделать с вашим жалким маленьким мозгом, даже не прикасаясь к вам.

Он резко поднимает свой мешок и идет к Ж., который больше не дергается. Именно ему предстоит взять всю вину на себя, расплатиться за других. Но палач неожиданно поворачивается. Он направляется к Жюстине Дюмец. К самой спокойной из всех, к самой слабой, к самой истощенной.

Он подносит мешок к голой ноге женщины.

Когда ступня Дюмец исчезает под холстиной, женщина отчаянно таращит глаза. Она рыдает, она молит о чем-то через кляп. Потом поспешно кивает головой. Кивает, кивает…

Никто больше не шевелится. Палач отодвигает мешок, вынимает кляп у нее изо рта.

— Что ты сказала, Е.?

Александр, не в силах пошевелиться, прижимается лбом к ледяному полу. И, словно в плохом фильме ужасов, все слышат:

— Подпишу… Я подпишу…

Жюли Рокваль отключает мобильный телефон и со злостью швыряет его на пассажирское сиденье. Лучше не придумаешь — больной кататонией сбежал из клиники Фрейра! По словам Жерома Каплана, он выпрыгнул из окна, пробежал несколько сотен метров, угнал машину и исчез. Настоящий Гудини. Жюли вспоминает существо, похожее на мраморную статую, куда более безобидное, чем статуя Будды. Как это он вдруг сумел удрать из учреждения, которое должно было бы уберечь его от такого рода неожиданностей?

Жюли все больше и больше убеждается в том, что ее впечатления правильны: с Люком Грэхемом что-то неладно. Ведь кто находился в палате, когда все случилось? Кто сделал все возможное, чтобы отложить тест с ривотрилом? Кто приехал рано утром, надеясь оказаться один на один с больным? Кто раз за разом уговаривал ее уйти из палаты, вернуться домой? Таинственный Люк Грэхем.

По словам Каплана, в клинике до сих пор царит паника. Ну что же, неудивительно… Человек, откусивший другому кусок уха, чтобы завладеть его машиной, может здорово навредить имиджу психиатрической больницы. Не говоря уж о вероятности новых кровавых происшествий. На улицы Лилля словно выпустили дикого зверя.