Франк Тилье - Переломы

— Оставь меня здесь! Папуля тебя нашлепает по попе! Или заставит тебя чистить картошку, пока руки волдырями не покроются!

Фред заталкивает ее в кабину. С трудом переводя дыхание, молодой человек дает задний ход и исчезает в брызгах грязи.

Возвращение в Бре-Дюн дается с трудом. Люк, как может, затыкает нос бумажными платками, и через полчаса ему удается остановить кровотечение. Слава богу, нос вроде бы не сломан, но по левой стороне лица расплывается уже начинающий чернеть кровоподтек.

Что это за человек, явно хорошо знакомый Алисе? Ее ухажер? Почему она никогда о нем не говорила?

Люк думает об Алисе, спрятавшейся под кроватью. Этот тонкий голосок, этот страх…

Алиса была не Алисой.

Это был Николя. Восьмилетний мальчик.

Он зажигает сигарету, нос по-прежнему заткнут клочками бумажных платков. Он вспоминает, как на одном из сеансов он впервые столкнулся с этим Николя… почти случайно. Дело было в его кабинете, тоже вечером, во время грозы. Как только начался дождь, перед ним предстало хрупкое существо, спрятанное глубоко в подсознании его пациентки. Николя… Каждый раз, когда Алиса проваливалась в свою черную дыру, вместо нее появлялся Николя. Каждый раз, когда с Алисой должно было случиться что-то плохое, появлялся Николя. Чтобы защитить ее… Настоящее раздвоение личности.

Люк ищет в бардачке кассету, вставляет ее в магнитолу Он хочет вспомнить.

Голос Алисы…

— Алиса, расскажите мне, что случилось в тот день в сарае.

— Папа был рядом со мной, он крепко держал меня за руку.

— Сколько вам было лет?

— Восемь. Я боялась. Балки скрипели от ветра, там было много паутины. Папа обещал, что я смогу покататься на велосипеде.

— А вы раньше не катались?

— Нет, никогда… Папа боялся, что я могу пораниться.

— Продолжайте…

— Я услышала, как лает моя собака. В сарае было довольно темно. Я позвала: «Дон Диего!» — и он мне ответил. Он был где-то там, в темноте… Папа встал передо мной на колени. Он мне сказал, что я умница, задавал мне какие-то вопросы, я отвечала правильно. Тогда он сказал, что мне можно будет покататься на велосипеде… Но перед этим я… я должна сказать, не нарушила ли я его запрет и не играла ли в салочки на переменке…

— А вы играли?

— Нет…

— Продолжайте…

— Он сказал, чтобы я поклялась на распятии. Я поклялась. Он сказал, что если я соврала, то буду гореть в аду. Потом папа встал. Я прекрасно помню его глаза. Мне было страшно от его взгляда… Папа сказал, что разочаровался во мне. Он взял меня за руку и повел меня за развешанные тряпки.

— И что там было, за этими тряпками?

— Там лежали квадратом четыре деревяшки, а между ними в клетке сидел Дон Диего. Прямо над ним висела еще одна деревяшка, из нее торчали гвозди. И была веревка, которая проходила через целую систему блоков и заканчивалась на заднем колесе велосипеда. Такого велосипеда я в жизни не видела — это был какой-то тренажер. Папа сказал, чтобы я на него села. Я забралась на седло, поставила ноги на педали, взялась за руль. Мне был хорошо виден Дон Диего. Он просунул свой слюнявый язык через решетку..

— И наверное, вы стали крутить педали.

— Я не понимала. Я была такая слабенькая, папа мне никогда не разрешал делать никаких усилий. И тут он сказал, чтобы я не волновалась. А я, ну да, я стала крутить педали. Папа снял какую-то железную штуку, которая блокировала колесо. И деревяшка с гвоздями закачалась. И…

— И?

— И он объяснил мне, что, пока я буду крутить педали, эта деревяшка будет медленно подниматься. Но, как только я остановлюсь, она опустится, потому что веревка была так привязана к заднему колесу. И она будет опускаться до тех пор… Он сделал отметку… Когда деревяшка опустится до этой отметки, то…

— Алиса? Алиса?

— Папуля. Я хочу к папуле…

Люк гасит сигарету в пепельнице. В разгар сеанса голос Алисы резко изменился, совершенно внезапно стал тонким. За окнами шел дождь, а на месте Алисы внезапно очутился Николя.

Гораздо позже во время сеанса Николя рассказал своими словами, чем закончился эпизод в сарае. Алиса этого совершенно не помнила.

Люк быстро находит нужную кассету в бардачке.

— …Папуля смотрел на меня. Я плакал и крутил педали. Это плохо, что он заставил меня это делать. У меня болело сердце, болели ноги. И Дон смотрел на меня. Я все крутил, крутил, крутил. Я крутил педали стоя… Мне было так жарко… Папуля спросил, играл ли я в салочки на переменке. Я уже не мог говорить, не мог дышать. Дон лаял как ненормальный… Я стал кричать, я сказал папуле, что играл с другими ребятами. Папуля велел мне повторить. Я крикнул еще громче: «Я играл в салочки!» Я упал, мне было больно. Я уже ничего не видел. Папуля отвязал Дона. Дон подошел ко мне, стал лизать мне лицо… А потом папуля обнял меня. Папуля плакал, он тоже плакал.