Нуич смотрел на него сверху вниз.
– Выходит, четвертый удар пока и не нужен, – злобно усмехнулся он. – Что ж, повременим. Жди и трепещи.
Затем он повернулся к Чиуну и Ким Ир Сену.
В толпе раздались одобрительные возгласы:
– Да здравствует Нуич! Да здравствует новый Мастер! Поглядите на жалкого американца! – И жители деревни стали смеяться, указывая на Римо.
Нуич отошел в сторону. Римо остался лежать на улице, его рот был забит пылью, к лицу прилипли комья грязи. Сначала он не мог понять почему, а потом сообразил – от слез: он плакал.
Но даже слезы причиняли ему боль. И он лежал в надежде, что Нуич скоро добьет его.
Нуич стоял рядом с Чиуном и Ким Ир Сеном.
– Смотрите, вот он! Лижет грязь Синанджу. Чужак, которому один из старейших выдал наши тайны. Он решил, что белый человек силен и мудр. Взгляните на него! Вы и теперь считаете его сильным?
Все снова посмотрели на Римо. Кто-то громко засмеялся, другие подхватили, и вскоре вся деревня хохотала, глядя на Римо, лежавшего без движения, уткнувшись лицом в грязь.
Нуич тоже хохотал, а когда смех стих, громко спросил:
– Что вы скажете о мудрости того, кто выбрал белого человека за его силу? Говорю вам: Чиун слишком стар. Слишком стар, чтобы быть вам защитником. Слишком стар, чтобы быть Мастером Синанджу. Слишком стар! Ему остается только отправиться к предкам, как поступали в былые времена старые, слабые и глупые люди.
В толпе раздались голоса:
– Отправляйся к предкам, Чиун! Нуич наш новый Мастер! Отошлите старика домой!
Лежа в придорожной пыли, Римо слышал эти слова и понимал, что они означают. Ему хотелось крикнуть: «Чиун, спасайся, эти люди не стоят и твоего плевка!» Но он не мог вымолвить ни слова. Римо слышал не только голоса толпы. Он услышал и другой голос, который он знал много лет, голос, научивший его мудрости. Но сейчас он звучал совсем по-другому, казался старческим и усталым. Голос произнес:
– Хорошо, я отправлюсь к предкам.
Это был Чиун, но голос его не был похож на прежний. Истинный голос Чиуна был совсем другим. Сильным и решительным. Однажды, когда Римо умирал от ожогов, он слышал голос Чиуна и запомнил его. Чиун тогда сказал:
– Римо, я не позволю тебе умереть. Я собираюсь причинить тебе боль, но ты останешься жить, потому что ты обязан жить.
И в другой раз, когда Римо был отравлен, он в забытьи слышал голос Чиуна:
– Живи, Римо, живи! Этому я тебя и учил: жить! Ты не можешь умереть, не имеешь права стать слабым, не можешь состариться до тех пор, пока твой ум не позволит тебе этого. Твой разум превосходит твою силу, он более могуч, чем мускулы. Слушай, что тебе говорит твой разум, Римо. А он говорит – живи!
Таков был истинный голос Чиуна. А голос этого старика выносил себе смертный приговор, и это не голос Чиуна. Так сказал себе Римо. Это был голос самозванца, потому что Чиун не смеет умирать, и Римо обязан сказать ему об этом. Римо скажет ему «Чиун, ты должен жить!» Но для этого надо заставить себя двигаться.
Правая рука Римо была вытянута. Превозмогая боль, он заставил себя ощутить кончиками пальцев пыль, пошевелил указательным пальцем и почувствовал пыль и грязь, забившиеся под ноготь. «Смотри, Чиун, я жив, – думал Римо, – жив, потому что мой разум приказывает мне жить. Я помню твои слова, даже если ты забыл их». И Римо заставил себя шевельнуть средним пальцем.
Его левая рука лежала под головой. Боль обожгла плечо, словно раскаленная кочерга, когда он чуть пошевелил рукой. «Разве ты не говорил мне, Чиун, что боль – это цена, которую нужно платить, чтобы остаться в живых? Боль принадлежит живым. Только мертвые не испытывают боли».
Римо снова услышал торжествующий и громкий голос Нуича, требовавшего, чтобы Чиун сейчас же отправился к морю, вошел бы в воды залива и шел, пока его голова не скроется под водой и он не окажется там, где находятся его предки. Он услышал и голос Чиуна, тихий, печальный и слабый, голос человека, понесшего огромную утрату. Он говорил, что не может уйти, пока не совершится его примирение с предками.
Римо ощущал боль в правом бедре, в разорванных мышечных волокнах. Первый раз удар по этому месту нанесла Линетт Бардвел, а потом Нуич разбередил старую, слегка затянувшуюся рану.
Римо повращал крепко зажмуренными глазами. Он ощущал свои мускулы, чувствовал, что они существуют, и, сжав губы, чтобы не закричать от боли, напряг их. Такой боли он еще не испытывал никогда. «Но, Чиун, разве боль не говорит о том, что я жив?»
Читать дальше