Уоррен Мерфи: Последний бой

– Я только слегка толкнул, – словно оправдываясь, сказал Эшли.

Раздались слабые аплодисменты, и на ковер выбежал врач, а Эшли все повторял, что он лишь толкнул соперника. Так оно и было на самом деле.

Он поклонился зрителям, среди которых теперь было много взволнованных лиц.

– Жив, – сказал врач. – Он будет жить!

– Он жив, – объявил руководитель соревнований.

– Вероятно, у него только сотрясение мозга, – сказал врач. – Носилки. Давайте носилки!

Вот так все и началось. Потом был обед с Уинчем, во время которого Эшли узнал об ином понимании совершенства, пугающем в своей простоте. Всю свою жизнь Уильям Эшли имел диаметрально противоположное представление о совершенстве. Он наивно полагал, что достижение его и было целью всех восточных боевых искусств. Но оказалось наоборот – совершенство являлось их источником.

Как объяснил мистер Уинч, существовало учение, раскрывавшее природу вещей и путь к совершенству. В глубокой древности на Востоке был всего один вид боевого искусства. Он дал начало всем остальным, со своими различными законами и особенностями тренировки. И чем больше они отличались от основного учения, тем они становились менее совершенными.

– Я могу этому научиться? – спросил Эшли.

Они сидели в японском ресторане напротив Мэдисонсквер гарден, где подавали более или менее сносное териаки. Эшли ловко орудовал палочками, подцепляя овощи и кусочки мяса вместе с острым соусом. На тарелке Уинча лежала лишь горсточка риса, с которой он, казалось, никогда не справится.

– Нет, – ответил Уинч. – Нельзя вместить океан в коньячную рюмку.

– Вы считаете, что я недостоин такой чести?

– При чем тут моральные оценки? Разве рюмка не достойна океана? Она недостаточно хороша для него? Или чертовски плох? Нет. Рюмка есть рюмка, и в нее войдет ровно столько соленой воды, сколько и положено. И вы получите рюмку, полную соленой воды. Это и не хорошо, и не плохо. Но не более.

– Должен сознаться, – сказал Эшли, – что в первый момент, когда я увидел, что воин «обезьяны» упал, то понадеялся, что он мертв. Я продолжал повторять, что лишь толкнул его, но сам воображал, что... что убил его, и действительно рассчитывал, что убил его, надеясь прославиться.

Мистер Уинч улыбнулся, откинулся назад и положил короткие узловатые желтые руки с длинными ногтями на стол.

– Позвольте, я объясню вам, что такое совершенство. Все те приемы, каким вы научились, имеют в своей основе одну цель – убийство. И это не игра, в которую вы и вам подобные превращаете боевые искусства. Тот, кто лишь играет, не устоит и перед ребенком, выполняющим все всерьез. Вы почувствовали то, что и должны были почувствовать, – желание убить воина «обезьяны», потому что в этом и заключена исконная суть всех боевых искусств. Убивать.

– Я хочу достичь совершенства.

– Для чего? Оно вам не нужно.

– Мне это необходимо, мистер Уинч. Я должен достичь его. Раз у меня только одна жизнь и единственное дело в этой жизни, то я должен достигнуть в нем совершенства.

– Вы не слушали меня, но это значит, что вы и есть та самая «рюмка», а я знаю таких и знаю, на что они способны. Так вот, говорю вам – плата за обучение высока.

– У меня есть сбережения.

– Очень высока.

– Сколько?

– Много.

– Деньгами?

– Деньгами, – сказал Уинч, – двадцать тысяч долларов.

– Я могу дать вам девять тысяч сейчас, а потом выплатить остальное.

– Дайте мне восемь тысяч. Вам еще потребуется на дорогу.

– Я не могу выехать из страны без разрешения. Таковы условия моей работы.

– Вы связаны с ЦРУ?

– Нет, кое-что другое.

– Ну, тогда, моя дорогая «рюмка», забудьте об этом. Оно и к лучшему: плата очень высока.

– А вы не могли бы тренировать меня здесь?

– Дело не в этом, – сказал мистер Уинч. – Здесь я вообще не веду занятий, моя школа находится в Шотландии.

– Это за границей. Черт возьми! Правда, все же с нашей стороны «железного занавеса»... Может быть, против Шотландии мое начальство не будет возражать.

– Они согласятся, дорогая «рюмка», согласятся. В англоязычных странах люди невероятно доверчивы, когда дело касается других англоязычных стран. Жду вас в замке Килдонан с восемью тысячами долларов.

Билл Эшли ничего не сказал жене о восьми тысячах долларов и спрятал от нее чековую книжку. Он не знал, что скажет ей, когда все-таки придется это сделать. Да, он должен будет рассказать, но это будет потом, после того как он достигнет совершенства в той мере, в какой будет способен это вделать.