Роберт Уилсон - Смерть в Лиссабоне

— Этот больше на мать похож, — сказал из-за его спины Абрантеш.

Глаза младенца были ярко-голубыми, и только очень уж внимательный взор мог разглядеть в них намек на материнскую зеленоглазость. Фельзену же они показались совершенно голубыми, точь-в-точь как у него самого.

— Красивый малыш, — механически сказал он, и Мария откинулась на спинку качалки.

Абрантеш вынул ребенка из колыбели, поднял его на вытянутых руках и что-то ласково прорычал, уткнувшись в него лицом. Ребенок, недоуменно моргая, глядел на этого большого и страшного медведя.

— Мой второй сынок! — гордо сказал Абрантеш. — Самый счастливый человек на свете — это мужчина с двумя сыновьями.

— А с тремя? — спросила Мария. Новый статус придавал ей теперь смелости.

— Нет-нет, — сказал Абрантеш, в котором заговорило суеверие. По лицу его, как ветер, колышущий кусты в Бейре, пробежала тень. — Из трех один обязательно будет подлецом.

Ребенок вдруг испустил пронзительный вопль.

21 декабря 1942 года, штаб СС, Унтер-ден-Айхен.

Берлин — Лихтерфельде.

— Сталинград, — сказал Лерер. Он сидел боком к столу, опершись на него локтем; рука его взметнулась, словно разрезая ножом воздух. — В Лиссабоне обсуждают Сталинград? Пьют за тех, кто сражался там, когда они сидели в Эшториле, в этом проклятом отеле «Парковый»? Обсуждают или нет? — допытывался он.

— Во всяком случае, не за ужином, на котором я вчера присутствовал.

— Ну да, только вилками по тарелкам постукивают.

— Зачем же так сурово?

— А как там Позер? Как выглядит? — спросил Лерер, ерзая на стуле. Портупея, длинная, как постромки мула, поскрипывала на его животе.

— Позер как Позер. А выглядит, пожалуй, похуже. Словно приболел.

— М-м… — буркнул Лерер. — Цайцлер, начальник штаба, две недели питался пайком наших под Сталинградом, выражая тем самым солидарность с теми, кто на передовой. Похудел на двенадцать килограммов. Что скажете?

Фельзен прикрыл глаза — его утомляли бесконечные, как на экзамене, вопросы Лерера. Его подмывало ответить, что в Цайцлере еще немало резервов для выражения солидарности, но, покосившись на портупею Лерера, он решил, что шутка не покажется тому удачной.

— Шестой армии приходится нелегко, — уклонился он. Уроки Лерера даром для него не прошли.

— Знаете, герр штурмбанфюрер, у меня в штабе Восточного фронта немало знакомых, и мне достоверно известно, что фельдмаршал Паулюс и двести тысяч его солдат разбиты, — сказал Лерер и уронил руку, как ножом гильотины прикончив 6-ю армию Третьего рейха.

— Неужели они не могут как-то сманеврировать, отступить, перегруппироваться?

— Фюрер на это не пойдет. Он вбил себе в голову, что нет большего позора, чем отступление и потеря всей нашей тяжелой артиллерии. Он не прислушивается к мнению Цайцлера, что, продолжая удерживать там армию, он потеряет все и может даже проиграть всю русскую кампанию.

— Неужели Сталинград имеет решающее стратегическое значение?

Лерер воздел руки, обращаясь если не к Господу, то к затемненным окнам.

— Это символ, — сказал он. — Взяв Сталинград, мы ухватим Сталина за его стальные яйца!

Они поговорили и о вольфраме. Лерер слушал безучастно, не проявляя большого интереса. Он даже не похвалил Фельзена за его последнюю операцию по погрузке 200 тонн в железнодорожные вагоны и провоз их контрабандой через границу под видом марганца. Таможня даже не вскрывала вагоны, а агенты союзников чуть не подрались с таможенным начальством, досматривавшим грузы в Лиссабоне и Вилар-Формозу. Им было невдомек, что оба начальника таможен огребли на этой операции по пять миллионов эскудо, что по сравнению с их месячным жалованьем в тысячу эскудо было пустяком вроде фельзеновских счетов в баре.

Лерер равнодушно осведомился, как обстоят дела в банке, которые шли ни шатко ни валко, если не считать предоставления кредита на покупку нескольких приграничных рудников.

Закончил свой доклад Фельзен уже к вечеру, но, прежде чем отпустить его, обергруппенфюрер вдруг, пошатываясь, поднялся на ноги и, проковыляв вокруг стола, сел на его край.

— Мы с вами хорошо понимаем друг друга, — внезапно очень торжественно сказал он. — Когда я оторвал вас от вашего предприятия в Берлине, я обещал вам хорошее вознаграждение. Полагаю, в следующем году работа ваша может измениться. Характер ее, возможно, будет иным. Вы должны довериться мне и не пугаться, если услышите, что нам пришел конец.