Роберт Уилсон - Смерть в Лиссабоне

— По-моему, ты говорила, что собираешься провести сегодняшний день в Эшториле, — сказал Жоакин Абрантеш. Он ушел обратно в спальню и вернулся уже в пиджаке.

— Я была… — начала что-то мямлить она.

— Что привело тебя обратно в город? — спросил он таким тоном, словно никакой Пики в квартире только что и в помине не было. — По магазинам ездила?

Сев напротив нее, он поддернул рукава рубашки, из лежавшего на столике серебряного портсигара вынул сигарету и постучал ею о крышку. Закурив, он откинулся в кресле и стал пускать клубы дыма, сильно и шумно затягиваясь. Каждое его движение бесило Марию.

— Нет, не по магазинам, — сказала она.

— Нет?

— Приехала, потому что надоели все эти пересуды в Эшториле насчет того, что ты водишь сюда девок.

— В Эшториле болтают о том, что я вожу сюда девок? Вот уж не думаю.

— И тем не менее. Возможно, их не называют девками, возможно, они зовутся актрисами. Но им дарят подарки, с ними расплачиваются ужинами, точно так же, как платят портовым шлюхам.

Абрантеш гадал, кто мог научить ее так выражаться. Она явно говорила с чужого голоса. В эшторильских кафе могли производить впечатление ее парижские наряды, американские нейлоновые чулки, шляпки из Лондона, но он-то видел в ней по-прежнему девчонку из Вейры, носившую воду в кувшине на голове.

— Ну а ты-то кто такая? — сказал он. Эта ее речь с чужого голоса пробудила в нем жестокость.

— Я твоя жена! — выкрикнула она и швырнула открытку с фотографией Пики ему на колени.

Он поднял открытку, скользнул по ней взглядом и бросил на стол рядом с собой. И посмотрел на нее в упор спокойным взглядом тусклых черных глаз. Съежившись под этим холодным взглядом, она поправилась.

— Я мать твоих детей, двух твоих сыновей, — сказала она, думая этим его обезоружить, но слова эти не возымели успеха.

— Я получил известие из Бейры, — сказал он. — Уже две недели, как получил.

— Две недели? — рассеянно повторила она.

— Моя жена умерла.

— Твоя жена? — смущенно повторила она.

— Не надо повторять каждое мое слово. Я отдаю отчет в том, что говорю. Ты помнишь ее, не так ли?

Она помнила. Старую ведьму отослали в горы, когда появилась она. Мария кивнула.

— Жена умерла, — сказал Абрантеш. — Понятно?

— Понятно, — сказала она.

— И я собираюсь жениться вторично, — продолжал он, поднимаясь и отходя от нее. — В конце недели будет оглашена моя помолвка с сеньорой Монтейру.

Она выкрикнула в его сторону нечто бессвязное. И он обернулся. Медленно повернул свою крупную, как у быка, голову.

— А я? — крикнула она. — Что будет со мной?

— Ты останешься присматривать за мальчиками в Эшториле.

— Как нянька! — воскликнула она, вскочив. — Как английская гувернантка!

— Ты их мать, — ледяным тоном напомнил он. — Ты им нужна.

— А ты их отец! — вскрикнула она и топнула ногой. — И мы…

Она замолчала. В глазах ее была злоба. Она стояла, уперев руки в бедра, и у него даже явилась мысль ударить ее, чтобы вывести из этого злобного исступления. Он уже шагнул к ней с этой целью.

— Помнишь Рождество сорок первого года? — спросила она, и он остановился на полдороге.

— Нет, — сказал он, и рука его замерла в воздухе.

— Ты перешел границу, чтобы продать свой вольфрам, а сеньор Фельзен приехал раньше и застукал тебя.

— Откуда ты можешь все это знать? Ты была еще девчонкой тогда.

— Ты хотел обмануть его… уж это-то я поняла, как понял и он. Я видела, как он ждал тебя весь день, как бесился от злости, — продолжала она, стараясь говорить медленнее и четче. — Но и он отплатил тебе сполна, обманув тебя.

— Обманув?

— В ту ночь он изнасиловал меня в нашей с тобой постели, и на следующую ночь тоже, и потом…

Она увидела, что сделалось с его лицом от этих ее слов — как мгновенно глаза его застлались слезами жалости к себе, а лицевые мускулы одрябли от ее слов. Внезапно она ощутила свою силу, и это было радостное чувство. Она придвинулась к самому его лицу.

— Мануэл не твой сын, — негромко сказала она и рассмеялась, не выдержав воцарившегося в комнате напряженного молчания.

Абрантеш опустил голову, глаза моргнули. Он медленно поднял кулак и резко ткнул ее в лицо. Ее нос хрустнул, и она почувствовала, что кость сломана. Моментально рот залило кровью — теплой и густой. Кровь имела металлический привкус. Мария упала навзничь и ударилась головой о подлокотник шезлонга. Это оглушило ее. По груди расползалось кровавое пятно. Она почувствовала приближение нового удара и успела загородиться поднятыми руками. Кулак Абрантеша вдавил ей в рот ее собственную руку, сломав два передних зуба. Она криво сползла вниз, задыхаясь, и увидела лужу крови, текшей от нее и уже промочившей угол ковра.