Жан-Мишель Тибо - Жан–Мишель Тибо Избранница богов

Султан ценил удовольствия земной жизни. Поведение этого гурмана и эстета, приемлющего идеи зарождающегося капитализма, приводило в ужас блюстителей веры. Напрасно они убеждали его совершить паломничество в Мекку и там попросить у Господа прощения. Надежды на то, что это когда–нибудь свершится, таяли с каждым днем.

Высокий, хорошо сложенный, с мужественными чертами лица и умным взглядом карих глаз, султан устроился на удобной банкетке под расшитым золотом балдахином. На других банкетках и в низких креслах расположились его друзья, визири, чиновники высшего звена, четыре супруги и три любимых наложницы (султан был не из тех, кто держит своих женщин пленницами в гареме).

Эти избранные наслаждались пляской ста девяти танцовщиц, облаченных в многослойные прозрачные одежды. Султан не особенно чтил правила этикета: стоило эмиру, Мишелю и Дхаме войти, как Али–Асаф–шах встал с банкетки и с улыбкой на устах направился к ним. Последовал обмен дружескими приветствиями.

— Мишель со своим монахом! Добро пожаловать в мой дом! Как я рад тебя видеть, сэр Мишель!

«Сэр» — это было, пожалуй, слишком, но султан величал так каждого, кто был достоин его уважения, если, конечно, речь шла о представителе белой расы и христианине. Он взял француза за руку и повлек за собой к дивану. Они проходили сквозь круги, образованные танцовщицами, продолжавшими извиваться под резкие звуки флейт, жужжание виол и глухие удары барабанов. Дхама вместе с эмиром устроился на канапе во втором ряду придворных. Он перебирал в уме свои страхи и надежды, мысленно умоляя друга не говорить и не делать ничего, что могло бы усугубить его положение.

Али–Асаф–шах IV питал уважение к французам вообще и к Мишелю в частности. Знание мира и настойчивое желание утвердиться в Африке и Юго–Восточной Азии помогло французам наладить торговлю с султанатом и применить ряд нововведений в сельском хозяйстве. В начале текущего десятилетия Мишель Казенов был одним из первых исследователей Индийского континента. Во многом благодаря ему в живущую по средневековым законам глубинку пришли инженеры и врачи–гуманисты. Однако в своих действиях французы руководствовались и желанием насолить их извечным соперникам англичанам.

Либерализм и прогрессивность мысли султана в очередной раз удивили Мишеля. Суверен любил делить свои удовольствия с друзьями. И хотя вход в гарем оставался под запретом, живущие там женщины могли покидать его стены.

В характере султана уживались парадоксальные черты.

С интересом поглядывая в сторону танцовщиц, Али–Асаф–шах шепнул Мишелю:

— Я узнал, что раджа Кират предложил тебе стать его зятем.

Это был не вопрос, но утверждение. Мишель вздрогнул.

— Новости здесь распространяются быстро. Я вышел из дворца меньше трех часов назад.

— Так же быстро, как сплетни по базару.

— Значит, у тебя есть информаторы во дворце раджи?

— Кто знает? У меня самого шесть дочерей брачного возраста. Я мог бы сделать тебе такое же предложение при условии, что ты сменишь веру.

— Кират оскорбился бы, узнав об этом. Зачем его провоцировать, мой султан? Если между вами и индусами вспыхнет война, англичане от этого только выиграют.

— Ты прав. Из услышанного я делаю вывод, что ты женишься на Саджилис.

— Нет. Мое сердце принадлежит другой женщине.

— Если так, дела твои плохи. Кират прикажет тебя убить. Не понимаю, почему вы, западные мужчины, имеете по одной жене. В сердце хватит места для нескольких привязанностей.

— Трудно ублажить одну женщину, не говоря уже о нескольких. .. — с задумчивым видом ответил Мишель.

Султан захохотал.

— Есть средства, помогающие восполнить недостаток любви, — сказал он, хлопком в ладоши подзывая человека в черном кафтане, на плечах которого лежали, свернувшись, две красноватого цвета змеи. — Мой доктор, Юсеф Прозорливый, — назвал он подошедшего.

Аскетического вида мужчина с заостренной лоснящейся бородкой поклонился Мишелю, а потом обратился к султану:

— Что я могу для тебя сделать, высокочтимый повелитель?

— Принеси нам средства, которые делают мужчину сильнее быка и выносливее клинка.

Лекарь исчез с глаз.

Когда он вернулся, танцовщицы по одной покидали комнату, на прощанье кланяясь зрителям. Чиновники и придворные тоже потихоньку расходились. В зале остались два великана — телохранители султана, Дхама и эмир. Трели соловьев разносились по просторному, отделанному мрамором помещению, потолки которого были украшены золотой каллиграфической вязью.