Сергей Абрамов - Мертвые не плачут

То, что задумал, Мальчик сделал безукоризненно. Смерть наверняка была мгновенной.

Но две неувязки: она была откровенно и очевидно насильственной, и еще она была абсолютно лишней. Не акцептованной. И свидетелей тому – трое. Королева, ее мать, ее сестра. Пока трое. Пока. А будут еще врачи, менты, медэксперты, журналюги, соседи, которые рано или поздно добегут из своих гнезд до места убийства.

Будет еще Наставник, который не умеет прощать тех, кто ошибается.

А ошибся не Мальчик, которого, в принципе, в сюжете Пастуха быть не должно. Ошибся Пастух. Так это!

И Бог не простит Пастуха. По определению…

Девушка-сестра кричала истошно и на одной ноте. Она сидела на корточках перед трупом жениха, держала его руку в своих ладонях и кричала, кричала, а мать и Королева даже не пытались ее утешить. Просто стояли над ней и над трупом. И молчали. Даже не плакали.

Это состояние называется ступором, Пастух знал. Потому что не раз в своей жизни видел людей в таком состоянии…

Он, никем в этой смертной суматохе не замеченный, перешагнул через упавший стул, сел на корточки перед трупом парня рядом с кричащей и уже охрипшей от непрерывного крика сестрой Королевы, всмотрелся в лицо убитого…

Он много раз видел лица убитых друзей. Он многим из них закрывал глаза, которые просто не успели закрыться: смерть, являвшаяся сразу и вдруг, не блюла ритуалы. Люди уходили из жизни так, как она их подкараулила.

Пастух пальцами закрыл глаза убитому.

В какой раз?

В сотый? В двухсотый?..

Есть ли смысл – считать?..

Никакого!

Эта смерть – вне счета…

Он закрыл глаза собственному брату, которого не видел смертельно давно!..

Ключевое слово: смертельно.

Тогда, в тот проклятый день, брат, еще и не выросший в мужика, еще остававшийся юношей, пацаном по сути, кричал Пастуху: «Я тебя ненавижу, Пастух! Ты меня постоянно убиваешь! Ты не даешь мне жить так, как хочу я! Ты живешь за меня! Я убью тебя, убью, убью!..»

А вышло наоборот.

Его исчезнувший брат, оборвавший тонкую нитку, хоть как-то, хоть мнимо связывающую давно по судьбе раздвоившихся, разделившихся братьев, вдруг снова возник в его, Пастуха, жизни.

Нет, не возник. Явился ему!

Чтоб Пастух его убил. Пусть и рукой Мальчика…

Если бы он мог вернуть все назад!

Если бы…

В старых книгах писано: круг замкнулся…

Время шло быстро, торопило, гнало.

А пистолет был его, Пастуха. Он хранился в кобуре в дорожной сумке, которую Пастух таскал из машины в очередную съемную квартиру, а потом обратно в машину. То есть вроде бы не оставлял ее и ее содержимое без пригляда.

И опять ошибся. Не досмотрел.

Он, пистолет, ни разу не выстрелил за все долгое путешествие Пастуха от Столицы до Наукограда. Он и прежде-то не часто стрелял. Разве что в тире. Работка у Пастуха в последнее время была… как бы сказать… не только и не просто огнестрельная, вот как. Головой думать требовалось.

Отказала голова. Прямо на финише. Не исключено – снесут…

Или самому это сделать?

Не выход…

А Королева осталась жить.

Придуманная Пастухом случайная смерть Королевы уже не состоится. Поезд ушел. Пастух не выполнил задание Наставника.

Он вышел из дома Королевы и неторопливо пошел по дороге к лесу. Мимо недостроенного коттеджа, где у них с Мальчиком был наблюдательный пункт. Где они рядком на фанерке спали.

Похоже, что Мальчика он больше не увидит. Тот сделал свое дело. Какое только? Отомстил за отца? Кто из казненных его отец? И какой, к черту, отец, если парень детдомовский? Он же рассказывал… Или врал?.. Или это звоночек из каких-то прошлых дел Пастуха?..

Он сказал, что написал.

Где?

Да скорей всего на съемной квартире, куда хочешь не хочешь, а вернуться придется. Вещи забрать. Записку прочесть…

А сзади, откуда-то издалека, выли милицейские сирены, целых три, как слышал Пастух, а еще доносились крики какие-то, вроде даже как с места происшествия…

Проснулись.

Крепкий, однако, сон у людей!

Машина стояла там, где оставили. Мальчика не было. Пастух его и не ждал. Мальчик – очень умный. Его теперь хрен найдешь в Большой Стране. Пастух один в Столицу поедет. Отвык? Не без того. Привыкнуть просто. Если дальше в его жизни ничего не изменится.

А может…

Доехал до квартиры, поднялся на этаж, вошел. Все было, как оставили. Даже посуда, не помытая после завтрака, в раковине сложена. Хозяйка помоет. Ей вперед заплачено.

На сумке и впрямь лежал двойной, вырванный из тетрадки листок и исписанный беглым, быстрым, не очень детским почерком.