В тот момент, как он покончил с инструкциями, второй полицейский автомобиль, следовавший за ними, дал сигнал сирены и остановился.
Из нее выбрался позеленевший молодой полицейский и поспешил к ним, держа что-то завернутое в окровавленную тряпку.
— Сэр! — обратился он к Грейсу.
— Что там у вас?
— Его рука, сэр. Может быть, можно еще пришить. Только нескольких пальцев недостает. Наверно, колеса размозжили. Мы их так и не отыскали.
Грейс, подавив желание объяснить, что, когда он покончит с Норманом Джексом, рука ему уже не сильно понадобится, мрачно буркнул:
— Правильное решение.
Джекса вывезли из операционной вскоре после полуночи. Больница не сумела связаться с единственным местным хирургом-ортопедом, несколько раз с успехом пришивавшим члены, а находившийся в больнице главный хирург, который только что закончил штопать мотоциклиста, признал кисть чересчур поврежденной.
Грейс заметил на кисти кусок пластыря и попросил оставить ее в холодильнике для криминалистов. Он убедился, что Джекс находится в отдельной палате на четвертом этаже, с крошечным оконцем и без пожарной лестницы, и к нему приставлена целая рота констеблей для круглосуточной охраны.
Наконец, уже не ощущая усталости, а, напротив, бодрый и взволнованный, он поехал к Клио. Левая щиколотка болела при каждом нажатии на педаль. Он с радостью увидел пустую патрульную машину на улице и застекленное окно, а хромая к парадному, услышал гудение пылесоса.
Клио открыла ему с пластырем на лбу, с подбитым и распухшим глазом. Два констебля сидели на диване и пили кофе, пылесос стоял на полу рядом с ними.
Она слабо ему улыбнулась:
— Рой, милый, ты ранен?
Он сообразил, что до сих пор запачкан кровью Джекса.
— Нет, не ранен, все в порядке. Надо только переодеться.
Констебли ухмыльнулись. Не обращая на них внимания, Грейс обнял Клио, поцеловал в губы, крепко прижал к себе, крепко-крепко, не желая больше отпускать.
— Боже, как я люблю тебя, — шепнул он. — Как я боялся, что может случиться что-нибудь…
— Ты его взял?
— Почти полностью.
Норман Джекс смотрел на Грейса угрюмо и злобно со своей койки в маленькой палате. Правое предплечье забинтовано. На левой кисти оранжевая больничная именная бирка. Бледное лицо в синяках и царапинах.
Гленн Брэнсон стоял позади Грейса, два констебля сидели снаружи в коридоре.
— Норман Джекс? — спросил Грейс. Странно было разговаривать с полной копией Брайана Бишопа, вплоть до стрижки. Словно Бишоп разыгрывал с ним дурную шутку, действительно находясь в двух местах одновременно.
— Да, — ответил тот.
— Ваше полное имя?
— Норман Джон Джекс.
Грейс записал в блокноте.
— Норман Джон Джекс, я суперинтендент уголовной полиции Грейс, это сержант Брэнсон. На основании обнаружившихся свидетельств я арестую вас по подозрению в убийстве мисс Софи Харрингтон и миссис Кэтрин Бишоп. Вы можете хранить молчание, иначе все сказанное вами может быть использовано против вас в суде. Понятно?
Джекс с невеселой улыбкой приподнял левую руку:
— Будет непросто надеть на меня наручники, не правда ли, суперинтендент Грейс?
Опешивший от подобной дерзости, Грейс парировал:
— Верное замечание. Зато теперь будет легко отличить вас от вашего брата.
— Весь мир всегда мог отличить меня от брата, — с горечью заметил Джекс. — Чего конкретно вам надо?
— Вы готовы с нами побеседовать или хотите сначала вызвать адвоката? — уточнил Грейс.
Джекс улыбнулся:
— Я с удовольствием с вами поговорю. Почему бы и нет. Все время на свете в моем распоряжении. Сколько вам его уделить?
— Сколько можете себе позволить.
Джекс покачал головой:
— Нет, суперинтендент, по-моему, вам этого не надо. Поверьте, вам вовсе не нужно то время, которое у меня в запасе.
Грейс, хромая, подошел к стоявшему у койки стулу, уселся.
— Что вы имели в виду, сказав, будто весь мир мог отличить вас от брата?
Джекс послал ему ту же кривую холодную усмешку, с какой вчера вечером спускался к нему по лестнице в доме Клио.
— Он родился с серебряной ложкой во рту, а я… знаете с чем? С пластмассовой дыхательной трубкой в горле.
— Каким образом это позволяет отличать вас друг от друга?
— У Брайана с самого начала было все. Крепкое здоровье, состоятельные и благополучные родители, обучение в частной школе. А у меня? Недоразвитые легкие, первые месяцы жизни прошли в инкубаторе, в этой самой больнице. Ирония судьбы, да? У меня всю жизнь слабая грудь. И поганые родители. Понимаете, о чем я говорю?
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу