Дэвид Моррелл - Огненный завет (Братство пламени)

Когда Тэсс направилась к широкой величественной лестнице в холле особняка, ее мать сказала:

— Несмотря на все то, что мне, к сожалению, пришлось сегодня вечером услышать, я и вправду рада твоему приезду. Надеюсь, хороший сон улучшит твое настроение.

— Спасибо, мама. Я тоже была рада повидаться с тобой, — проговорила Тэсс и, понурившись, добавила: — Но я почему-то сомневаюсь, что буду хорошо спать. Боюсь, одолеют разные мысли.

— Может быть, тебе стоит что-нибудь почитать. Мне это всегда замечательно помогает. О Господи! — Мать внезапно остановилась на лестнице.

— В чем дело?

— Я совсем забыла. Ты просила позвонить директору библиотеки конгресса. Он нашел ту книгу, которую ты просила, и передал ее мне с посыльным, — проговорила мать Тэсс, спускаясь назад в холл. — Она в гостиной. Но он говорит, что ты ошиблась в названии.

— "Круг или кольцо вокруг шеи голубки"?

— Это подстрочный перевод с испанского, на самом же деле она называется… — Мелинда торопливо вошла в гостиную и вернулась, на ходу вынимая из пакета потрепанную книгу. — «Ожерелье голубки» — вот какое у нее название.

Книга пахла стариной. Тэсс жадно открыла ее и обрадовалась, что она на английском.

— Спасибо тебе! — воскликнула она, обнимая мать. У той округлились глаза при виде столь пылкого проявления любви. — Я тебе так благодарна! Честно. Спасибо.

— Никогда не видела, чтобы так радовались книжке, — недоуменно проговорила мать. — Когда, поджидая тебя, я ее пролистывала, мне она не показалась очень интересной.

— Наоборот, мама, я думаю, что не смогу от нее оторваться. — Сердце у Тэсс гулко стучало, она готова была броситься стремглав в свою комнату и поскорее начать читать, но заставила себя приноровиться к неспешному шагу матери. Они остановились напротив двери в комнату Тэсс в длинном коридоре на втором этаже, стены которого были увешаны полотнами французских импрессионистов.

— Спокойной ночи, мама. — Тэсс поцеловала ее в щеку, вновь удивив мать своим поступком. — Извини, что я устроила сцену, но представь, сколько мне пришлось пережить за предыдущие несколько дней. Даю честное слово, что постараюсь больше не огорчать тебя.

— Дорогая… — У Мелинды пресекся от волнения голос. — Тебе не надо извиняться. Боже мой, ты единственное, что у меня осталось. Я всегда буду любить тебя. Сколько бы ты ни устраивала сцен, ты всегда здесь желанная гостья. И л обещаю сделать все возможное, чтобы твои проблемы разрешились.

Тэсс почувствовала, что сейчас заплачет, и тут пришла ее очередь удивляться. Мать вдруг поцеловала Тэсс, но не как полагается, едва коснувшись ее щеки, а по-настоящему, ощутимо, но нежно приложив губы ко лбу дочери.

— Помнишь, как я говорила, укладывая тебя спать, когда ты была маленькой? «Спи крепко-крепко, никакие бяки-закаляки тебя не тронут».

Тэсс смахнула слезу.

— Я помню. Я…

— Что, дорогая?

— Я редко говорю это, но я люблю тебя, мама.

— Знаю. Я никогда в этом не сомневалась. Поспи вволю. А как проснешься, позвони на кухню и скажи Эдне, чего бы тебе хотелось на завтрак. И позвони, пожалуйста, мне, давай позавтракаем вместе.

Тэсс шмыгнула носом, отирая слезы со щек.

— Давай, мама.

— И не плачь, пожалуйста.

— Конечно. Я помню. Ты никогда не одобряла сильных чувств.

— Не столько чувств, сколько их проявления, — возразила мать. — Жена дипломата очень быстро постигает эту разницу.

— Но я, мама, не жена дипломата. Я просто дочь дипломата.

— Просто? Ты дочь Ремингтона Дрейка. Тебе есть в кого быть сильной. У тебя это в крови. Ты должна быть сильной.

— Да, мама. Обещаю.

— Повторяю, я люблю тебя. И, кстати, под твоей кроватью не прячутся никакие чудовища. Обещаю тебе.

Тэсс смотрела, как ее мать шла по коридору, — усталая, немолодая женщина ступала тяжело и медленно, но походка ее по-прежнему была величественной. И только когда мать скрылась в своей спальне, Тэсс, чувствуя, как у нее сжалось сердце, вошла в свою.

Эта комната была спальней Тэсс со дня ее рождения. Включив свет и закрыв за собой дверь, она оглядела постель под пологом, концы которого слуга в ее отсутствие подоткнул под матрас. Слуга же, очевидно дворецкий, распаковал ее чемодан, разложив шорты и футболку на подушке, отороченной кружевами. С щемящим чувством Тэсс рассматривала комнату, и из глубины ее памяти всплывали одна за другой, точно сменявшие друг друга фотографии, картины из детства и юности: сначала ее детская кроватка, кукольный домик (его смастерил отец), мягкие игрушки, потом кровать побольше и бейсбольная перчатка на комоде, рядом с ней — бита и мяч, плакаты с изображениями бейсбольных и футбольных звезд, которые затем сменились плакатами с рок-звездами, стопки пластинок возле стереосистемы, книги, которые она читала в колледже (Тэсс отказалась жить в студенческом городке Джорджтаунского университета и ездила на занятия из дома, чтобы больше времени проводить с отцом). Все прошло. Все прошло и никогда не вернется.