Дэвид Моррелл - Пятая профессия

Японец. Под фонарем, хмурившимся в самом конце пирса, черты его лица остались такими же печальными, какими они обычно были у Акиры.

Но человек проявлял и другие эмоции. Смятение. Отчаяние.

Ярость.

Но самое главное — страх.

Это не укладывалось в привычные рамки. Чепуха какая-то.

Но сомнения у Сэвэджа не было. Самой сильной эмоциональной краской в палитре азиата был страх.

— Сэвэдж! — Голос, напряженный, едва различимый в жестокой буре.

— Акира! — Вопль Сэвэджа прервался, задушенный захлестнувшими лицо волнами, заставившими его закашляться и выплюнуть соленую воду изо рта.

На причале к японцу подбежали остальные охранники. Они прицелились в яхту, но стрелять из-за риска попасть в жену хозяина не решились. Лица их напоминали писанные дождем портреты отчаяния.

Японец закричал:

— Но я видел тебя!..

Шторм заглушил последние в неистовстве произнесенные слова.

— Меня видел? — заорал Сэвэдж. — Да это же я видел тебя!

Сэвэдж не мог позволить свести себя с ума. Ему надо было завершить задание, а пока всего лишь вывести яхту из залива.

— …мертвым! — прокричал японец. Рэйчел приподняла голову и спросила:

— Вы знаете этого человека?

Руки Сэвэджа крепче обхватили рукоятки управления яхтой. От сильно бьющегося сердца ему стало совсем нехорошо.

Он почувствовал себя больным. Сонным. Еще в городке он предвидел, что японец прыгнет со стены, как кошка.

“Да. Как кошка, — подумал Сэвэдж. — У которой осталось чуть меньше девяти жизней”.

— Знаю ли я его? — переспросил он у Рэйчел, пока яхта боролась с бесноватыми волнами и старалась выбраться из залива. — Помоги мне бог, если я его знаю.

— Ветер! Ничего не слышно!

— Шесть месяцев назад я видел его мертвым!

Шесть месяцев назад Сэвэдж работал на Багамах — безоблачная служба. Надо было побыть нянькой у девятилетнего сына американского производителя косметических товаров и проследить, чтобы его не умыкнули террористы, пока родители отдыхают. Проведя небольшое расследование, Сэвэдж выяснил, что так как в адрес этой семьи никогда угроз не поступало, то его прямым назначением является компания мальчишке, пока родители наслаждаются прелестями местных казино. Теоретически подобную роль можно было поручить кому угодно, но, оказывается, бизнесмен в свое время сделал заявление по поводу поведения местного населения, и поэтому подразумевалось, что предполагаемые похитители будут несколько чернее, чем он сам. Но в таком случае зачем было парфюмерному боссу вообще ехать на Багамы? А не в Лас-Вегас, например? Может быть, потому, что более впечатляюще обронить в кругу друзей, что ездил именно на Багамы, а не куда-нибудь еще…

Сэвэдж был не согласен с подобной постановкой вопроса, но никак этого не показал. Его работа заключалась не в обожании своего клиента, а в обеспечении его безопасности. Кроме того, несмотря на явную антипатию к своему нанимателю, он наслаждался компанией его сына. Без отрыва от производства, то есть обеспечивая парнишке надежную охрану. Сэвэдж научил его кататься на виндсерфе и нырять с аквалангом. Вольно тратя бизнесменские денежки, он нанял рыбачью лодку — которую водил местный, багамский, к вящему бунтарскому удовольствию Сэвэджа, капитан — и, не пользуясь наживкой, показал восхищенному ребенку магию летающих рыб-парусников и марлинов. Вскоре он начал вести себя по отношению к мальчику так, как должен был бы вести себя на его месте настоящий отец. А когда парнишка вместе с семьей улетел в Атланту, Сэвэдж почувствовал гнетущую пустоту. Да, думал он, получил, так сказать, удовольствие. Не каждая работа так приятна. И остался на Багамах еще на три дня. Плавание, бег, наращивание мускулов. Отпуск. Заслуженный притом. Но затем появилась жажда работы. Сэвэдж позвонил одному из своих посредников — ресторатору из Барселоны, которому недавно звонил ювелир из Брюсселя, которому передали, что если Сэвэдж свободен, то его агент хотел бы с ним поговорить.

У агента англичанина Грэма Баркер-Смита, который в свое время лично тренировал Сэвэджа и лепил из него исполнительного защитника, дом находился в перестроенной каретной на элегантной, мощеной кирпичом улице в Нью-Йорк Сити в полуквартале от площади Вашингтона. Как любил говаривать Грэм: “В полночь отсюда слышен вой наркоманов.”

Ему было пятьдесят восемь лет и он здорово располнел от чересчур большого количества шампанского и икры, но в своей худосочной молодости состоял в английском элитном подразделении коммандос — Особых Парашютных Частях, — а после увольнения в запас находился в защитных эскортах при нескольких премьер-министрах. Оказалось так, что армейские и гражданские заработки не шли ни в какое сравнение с гонорарами, которые он мог получать в качестве тренера. Америка предлагала ему широчайшие возможности.