Дэвид Моррелл - Последняя побудка

Они стояли и рассматривали его, а потом, придя в себя, кинулись на помощь, подняли бесчувственное тело, отнесли к костру. Они нашли шапку солдата союзной армии у него за пазухой, куда он сунул ее, переправляясь через реку. Они содрали с него одежду, завернули в одеяло, согрели у огня, высушили одежду и попытались покормить его, дав горячего питья и мяса, но к мясу он не притронулся.

На следующее утро, когда они выступили, он еще спал. Его уложили в повозку, и он первый раз открыл глаза около полудня. Проснувшись, он бредил, едва притрагивался к питью, снова засыпал и пришел в себя, когда они снова разбили лагерь; только тогда он немного поел, рассматривая их, а они рассказывали ему, где нашли его, и как он чуть не умер. Они также сказали, что он плел что-то о реке, но они ничего не поняли, и стали спрашивать, что же с ним случилось. Ему не хотелось говорить. Он снова впал в забытье, а когда среди ночи проснулся, то соображал достаточно ясно, чтобы понять, что они ничего не знают о его отце, матери и всем прочем, а если узнают, то вряд ли поверят. Так что, проснувшись утром, он рассказал им, что его отец был попрошайкой, что он его потерял, пошел за колонной, чтобы попросить о помощи, попытался переплыть через реку и чуть не утонул. Они только смотрели на него. Он не был уверен, что ему поверили, но никто ничего не сказал.

Календар оставался с ними весь декабрь, вместе с колонной двигаясь на юго-запад, к Саванне; он отставал, отрывался от них, и, когда войска взяли город, он не сразу там оказался. Когда же он тоже вошел в город, то увидел, что могут сотворить шестьдесят тысяч нетерпеливых, грязных, уставших солдат.

Сначала солдаты обчистили салуны и гостиницы, круша все, что попадалось им на пути, а потом заодно уничтожили все остальное, просто ради того, чтобы крушить, — окна, двери, столы, стулья, сдергивали шторы, били зеркала. Солдаты разгуливали по улицам, держа несколько бутылок под мышкой и одну в руке, из которой все время отхлебывали. Они опустошили продуктовые магазины, кухни, пекарни. Между делом набрасывались на женщин. Он все искал повозку или людей, с которыми он пришел, но напрасно. Он видел офицеров, стоявших на перекрестках: они старались не замечать безобразий, а иногда даже принимали в них участие. Ясно, что остановить погром они не могли, даже если бы хотели. Целью марша было проучить южан, а такое дело надо доводить до конца, иначе не подействует. Солдаты, со своей стороны, не собирались прекращать буйства. После нескольких недель почти полной свободы они скоро должны вернуться к дисциплине, и если это последняя возможность побуянить, они ее старались использовать сполна. Женщин хватали прямо на улицах. Шум стоял оглушительный: крики, вопли, отдельные выстрелы; кое-где качались пожары. В конце концов, он уже не мог выносить этого; должно быть, люди, убившие его семью, тоже находились в гуще событий; но ему стало так тошно от этого зрелища, что он не мог заставить себя отправиться на их поиски. К тому же он не был уверен, что их узнает, а тех, кто его недавно спас, он давно потерял. Выйдя из города, он долго кружил по окраинам, пока не наткнулся на базу Шермана. Она располагалась к северу от города, на равнине, откуда было хорошо видно реку и океан. Там были установлены палатки, корали, стояли часовые. Двадцать первого декабря холодно было даже тут, в Джорджии; в лагере жгли костры, и тонкие серые струйки дыма взвивались к небу. И даже в долине шум из города был слышен ему слишком явственно — крики, вопли, одиночные выстрелы, грохот выламываемых дверей и бьющихся окон. Настоящий сумасшедший дом; шум доносился и сюда, от пожаров тянулись большие черные тучи дыма, которые совсем накрыли город. Хорошо, что он ушел оттуда. Он только теперь сообразил, на кого он похож в своих крестьянских отрепьях, в союзной шапке и с грязной физиономией. Что ж, даже трогательный вид. И он знал, что ему необходима помощь, нужна одежда, еда, место, чтобы спать, и раз уж он потерял тех, кто ему помог, придется найти других. Он подошел к часовому и стал его разглядывать. Часовой тоже уставился на него.

— Что тебе, мальчик?

— Я хочу есть. Часовой не сводил с него глаз.

— Уходи.

— Я хочу есть, — повторил он.

Часовой замахнулся было на него, но тут подошел другой солдат и остановил его жестом.

— Что здесь происходит?

— Ничего, сэр. Мальчишка не хочет уходить. Я хотел его прогнать

— Что тебе нужно? — На этот раз он обращался к мальчику.

— Я хочу есть.