Дуглас Престон - Меч Гидеона

Дылда вместо ответа закрыл руками лицо и задрыгал ногами.

Покидая поганое строение, Гидеон удостоверился, что поблизости нет Лихорадки, и быстро зашагал к станции метро «Гранд Конкурс». По пути выбросил в канализационный люк ключи, цапки и бумажник, оставив себе деньги и оружие.

Теперь у него было два пистолета. Он нырнул в подъезд и изучил свою добычу. Вторая пушка оказалась автоматической моделью «таурус-миллениум» тридцать второго калибра с полной обоймой. Он загнал в магазин «беретты» ее девятимиллиметровые патроны и засунул оба пистолета под ремень. Потом снял куртку и осмотрел плечо. Рана оказалась не простой царапиной, но кость задета не была. Он надел куртку и посмотрел на часы. Два часа ночи.

На пути к станции метро он купил в аптеке бинт и перевязал в общественном туалете плечо. После этого, повинуясь импульсу, приобрел в киоске блокнот, бумагу, ручки и большой плотный конверт. Оставалось составить в ближайшем кафе завещание.

Кафе оказалось приятным местом, что было особенно неожиданно на таком мрачном, безнадежном фоне. Боевая официантка лет шестидесяти, но проворная, как девчонка, с забранными в пучок волосами и ярким гримом, сразу подскочила к ночному посетителю.

— Что тебе принести, милый?

Именно такое общение было ему сейчас необходимо. Впервые за долгое время у него на сердце потеплело, он даже попробовал улыбнуться.

— Кофе, глазунья, бекон, белый тост.

— Я мигом!

Она убежала, а Гидеон открыл блокнот и задумался. Он любил всего две вещи в целом свете: свою рыбацкую хижину в горах Хемес и рисунок Уинслоу Хомера. Рисунок пусть вернется в Музей живописи Мертона в Киттери, штат Мэн, где он его раздобыл много лет назад. Что до хижины… Хорошо бы она попала к любящему хозяину, который не допустит, чтобы строеньице развалилось. На худой конец можно продать ее девелоперу. Даже в случае победы над Кивающим Журавлем — а это из разряда самой настоящей случайности — он все равно будет смотреть в лицо скорой смерти.

Официантка поставила перед ним завтрак.

— Пишем Великий Американский Роман? — осведомилась она.

Гидеон, зажав в пальцах ручку, размышлял о своей вероятной скорой смерти и в очередной раз приходил к заключению, что у него нет на свете ни единой близкой души. Большую часть взрослой жизни он провел отталкивая, а не привлекая людей к себе. Ни семьи, ни друзей, ни коллег по работе, с которыми было бы приятно проводить время… Самым близким своим приятелем он вынужден был назвать Тома О’Брайена, но эти отношения всегда смахивали скорее на сделки. К тому же Тому не хватало честности. Выходило, что единственным настоящим другом Гидеона была проститутка, да и та по его вине отправилась на тот свет.

— Долить кофейку? — спросила официантка.

— Да, спасибо.

В голове внезапно возникло еще одно имя. Вот человек, заслуживающий его доверия, — Чарли Дайкович! После гибели генерала Такера он не поддерживал с ним отношений, не набивался в друзья. Чарли честный, славный малый.

Гидеон застрочил в блокноте, стараясь унять дрожь пальцев. Задача не из легких. Дайкович получит хижину со всем содержимым, за исключением произведения Уинслоу Хомера. Он назначал Дайковича своим душеприказчиком и возлагал на него обязанность анонимно вернуть рисунок в Музей живописи Мертона. Живым он избегал любых подозрений и не хотел, чтобы его заклеймили вором после смерти.

Составление документа заняло не много времени. Перечитывая его, он вспомнил свое тайное место рыбалки на речке Чихуахуэнос. Он не один год исследовал, будоража воду своей удочкой, русла всех речек на северном склоне гор Хемес, прежде чем наткнулся на это местечко, лучше которого не сыщешь в целом свете. Немного подумав, Гидеон перевернул письмо и начертил для Дайковича карту: пусть и он порадуется! Под картой написал, какую наживку там лучше использовать в зависимости от времени года. Он счел это самой весомой частью своего наследства.

Только бы Дайкович оказался любителем-рыболовом!

Закончив писать, он подозвал официантку.

— Еще кофе? — спросила она.

— Хочу попросить об услуге.

Она просияла.

— Вот письмо. Это моя последняя воля и завещание. Нужны два свидетеля.

— Брось, милый, тебе же не больше тридцати, откуда такие мысли? — На всякий случай она долила ему чашку до краев. — Я тебя вдвое старше, и то ни о чем таком не думаю!

— Я смертельно болен. — Выпалил — и сам подивился, зачем откровенничает с первой встречной.