Мишель Ловрик - Книга из человеческой кожи [HL]

— А я уже говорила тебе, что не беру учеников. И даже если бы и брала, — прищурившись, продолжала женщина, — то выбирала бы их сама, за их талант, а не лица.

Щеки мои залились жарким румянцем. Учеников? Так вот, значит, в чем заключался план Пьеро? Отдать меня в ученицы величайшей художнице во всей Венеции? Он постоянно поощрял мое увлечение рисованием, радовался и хвалил каждую линию, которую я проводила на листе бумаги. «Милый, милый Пьеро, — думала я, — только любовь ко мне могла заставить тебя настолько преувеличить мои скромные умения! Да, я способна подметить сходство и заставить тебя рассмеяться, но я ровным счетом ничего не знаю о цвете. Сесилия Корнаро чувствует себя вправе оскорбиться тем, что ты полагаешь, будто я могу быть ей интересна как художница».

И действительно, Сесилия повернулась к нам спиной и принялась рыться в ванной, заваленной незавершенными эскизами и большими кистями.

— Марчелла, любовь моя, — мягко сказал Пьеро, — боюсь, мы только зря потратили время, придя сюда. Однако же я рад хотя бы тому, что ты познакомилась и с картинами, и их исполнителем.

Он отвесил изысканный поклон Сесилии Корнаро, которая, кипя от негодования, стояла у своей ванны. Пьеро поднял меня на руки и повернулся так, чтобы мое лицо оказалось у нее на виду, замер на мгновение, а потом принялся спускаться вниз по лестнице.

У подножия он вновь приостановился.

— Подождите! — окликнула нас Сесилия Корнаро. Ее овальное личико появилось над перилами. По-прежнему стоя к ней спиной, Пьеро подмигнул мне.

— Пьеро, старый ты scroccone, [53] Выжига; дармоед, тунеядец (итал.). ты же знаешь, я не терплю, когда на меня давят, — проворчала художница.

— Никто на тебя не давит, — весело ответил Пьеро, поворачиваясь к ней лицом. — Это же не вынужденная сделка. Если не хочешь платить, не обязательно брать и лицо.

— Ghe sboro! [54] Твою мать! (вен. диалект). — У меня по коже побежали мурашки восторга оттого, что она использовала самое грубое ругательство гондольеров.

Пьеро рассмеялся.

— Ну и язычок у тебя, Сесилия!

Он сделал еще один шаг по направлению к нашей гондоле. Сесилия Корнаро пробормотала себе под нос нечто нелицеприятное. Потом она вздохнула:

— Ну ладно, можно попробовать, но успеха я не гарантирую. Надеюсь, девочка не ждет, что я буду добра к ней только потому, что она калека.

Я в первый раз открыла рот и высказала то, что думала, с необыкновенной прямотой:

— Я бы этого очень не хотела.

Художница ответила мне широкой улыбкой:

— Это просто прекрасно, потому что во всем моем теле нет ни капельки доброты.

Мингуилло Фазан

Читатель поймет, что прямо сейчас ему необходимо ненадолго окунуться в историю, прежде чем он продолжит наслаждаться повестью моей жизни.

Наполеон передумал. В январе 1806 года он опять аннексировал Венецию, присоединив ее к своему новому шедевру под названием Il Regno d'ltalia. [55] Королевство Италия (итал.).

Австрийцы промаршировали прочь, французы вернулись обратно неуклюжей медленной походкой, а Венеция на бумаге обрела новое обличье. Отныне мы все, венецианцы, стали равноправными гражданами в новом Итальянском королевстве. Стали равны крестьянам на равнинах Венето. Уравнялись с торговцами виноградом из Бассано. Мысль об этом застряла в наших аристократических желудках. Но мы не позволили себе надолго задуматься над этим. Va bene, [56] Хорошо (итал.). пожимали плечами благородные венецианцы. Да пусть себе маленькие подхалимы и приспешники Бони печатают свои трудоемкие маленькие законы и декреты. Мы по-прежнему будем делать себе замысловатые прически, появляться на людях при полном параде, жениться на себе подобных из «Золотой книги» и помещать своих неугодных женщин в монастыри. Но на эту весьма интересную тему мы поговорим подробнее. Правда, чуть позже.

Я постепенно прибирал к рукам семейный бизнес. Отец утратил к нему всякий интерес. Полагаю, известие о возвращении Наполеона окончательно доконало его. После того как Бони провозгласил Il Regno d'ltalia, отец написал мне, что я могу делать, что пожелаю. Вне всякого сомнения, он полагал, что я не уразумею смысла его заключительной фразы: «Теперь, когда весь мир сошел с ума, кто я такой, чтобы заключать сумасшествие в темницу?»

И он умывал руки, стремясь сбыть Венецию как залежалый товар, и меня вместе с ней.

Серебро, которое сделало нас богатыми, утратило для меня свое очарование. Некогда я мечтал о галеонах, груженных драгоценным металлом с рудников Потоси, [57] Потоси — город в Боливии. и об изысканных шандалах и канделябрах, сделанных из нашего серебра и стоящих во дворцах важных шишек. Но с тех пор, как в 1792 году вульгарные новые американцы начали чеканить свои плебейские доллары из серебра, я перестал рассматривать его как источник дохода. Соответственно, я принялся понемногу избавляться от созданной отцом сети промышленных и торговых предприятий, занимающихся серебром.