По случаю посвящения в послушницы меня переодели в старую одежду и привели в церковь в сопровождении монахинь в черно-белых платьях. В самый кульминационный момент решетку на мгновение закрыли занавесом. В меня со всех сторон вцепились руки, срывавшие с меня платье и облачавшие в хрустящее нижнее белье и шерстяную накидку. Я делала то, что мне говорили, держала руки над головой, поворачиваясь то влево, то вправо, как шепотом командовали мне старшие подруги. Когда занавес вновь открылся, я предстала перед аудиторией в белом наряде послушницы, стоя на коленях со свечой в руке и растерянным выражением на лице, которое все желающие могли принять за блаженство. Отведенные послушницам помещения состояли из наших собственных комнат, отдельной прелестной часовни, общей комнаты и небольшой библиотеки с книгами на религиозные темы. Я была по меньше мере на пять лет старше остальных девушек и чувствовала себя на сто лет мудрее и опытнее. Здесь были маленькие принцессы из благородных семейств Арекипы, которых баловали и оберегали от ужасов внешнего мира с самого рождения. Но они приняли меня всем сердцем, делясь со мной своими детскими сплетнями и секретами, как если бы я была одной из них.
Нами руководила наставница послушниц, заклятый враг сестры Лореты, которая, соответственно, была мягкой и ласковой, как лучи весеннего солнца. Но в ее обязанности входило побуждать и воспитывать молодых девушек, вверенных ее попечению, так, чтобы они без протеста и сожаления посвящали себя Господу. А другая ее роль, с которой она справлялась блестяще, состояла в том, чтобы исправно просвещать послушниц насчет ужасов внешнего мира.
Едва где-нибудь в Перу, а также в любом другом испанском доминионе, случалось убийство, или муж избивал жену, или ребенок умирал во время родов, детали происшедшего становились нам известны немедленно. Если уж на то пошло, наша наставница нередко переходила границы, рисуя окружающий мир исключительно в черных и зловещих тонах. Послушать ее, так все до единой молоденькие девушки, не спешащие укрыться в монастыре, вскоре превращались в старух благодаря каждодневным тяготам замужества. Их жизнь напоминала бесконечную череду обязанностей — им приходилось ходить за покупками, убирать, рожать и воспитывать детей, подставляя другую щеку, пока они не умирали гораздо раньше монахинь. Перед сном мы выслушивали жуткие истории о женах, для которых супружество превращалось в невыносимую муку, и они совершали самоубийства, зачастую прихватывая с собой в ад новорожденных детей, потому что малыши нередко умирали до того, как успевали исповедаться и получить отпущение грехов! Далее шли мужья, протыкавшие рапирами шелковые платья своих жен, нимало не заботясь о том, находились ли внутри супруги или нет, и воровавшие их драгоценности и тратившие их на шлюх. Подобные истории всегда заканчивались спонтанными горячими благодарственными молитвами Богу за то, что Он уберег своих маленьких монахинь от столь неприглядной и ужасной судьбы.
Скорее всего, разговор Мингуилло с priora состоялся в ее oficina, расположенной сразу за воротами. Невзрачный внешний двор не позволял составить должное впечатление о внутреннем мирке монастыря. Должно быть, монастырь Святой Каталины представлялся ему серым и мрачным, как могила. Ведь знай Мингуилло о том, какой была жизнь внутри монастыря, он бы никогда не отправил меня сюда. Если судьбой мне было уготовано стать пожизненной заключенной по воле своего брата, то я могла хотя бы утешаться тем, что моя последняя тюрьма располагалась в столь безукоризненно прекрасном месте.
Монастырь Святой Каталины напоминал царство из арабских сказок. Свежий ветер с гор ласково перебирал головки цветов во внутренних двориках, бесшумно скользя по извилистым улочкам и брызгаясь водой из фонтанов. Вместо того чтобы запретить чувственные удовольствия, монастырь наслаждался ими. Из канцелярии priora доносилась музыка маэстро Россини. У алтаря щебетали певчие птицы в клетках, придавая голосам хора небесное звучание. Отрада и утешение крылись в запахе роз, нежной мякоти созревающих плодов, длинных пальцах солнечных лучей, каждое утро нежно касавшихся наших лиц.
Но более всего в монастыре наслаждались вкусной пищей. В апартаментах каждой из принявших постриг монахинь имелась собственная кухня. Вечерний воздух был напоен ароматами тушеного мяса и жареных морских свинок. На следующее утро над дворами витали сводящие с ума запахи кондитерской выпечки и горячего шоколада, которые в полдень сменялись ароматами марципана, а после обеда — хлеба с пряностями. Наклоняясь понюхать цветок в саду, вы неизбежно обнаруживали, что от него пахнет сахаром и ванилью из восхитительных polvorones. [148] Песочное рассыпчатое печенье (исп.).
Читать дальше