Карин Альвтеген - Утрата

Он отшвырнул тряпку, но, перед тем как открыть дверь, на всякий случай вытер руку о синие штаны. После нескольких секунд раздумий она решилась. И утонула, как в кресле.

— Супер, да? Восемь цилиндров, триста пять лошадиных сил.

Она робко улыбнулась:

— Ой, как здорово.

Он обошел машину и открыл водительскую дверь:

— Дай там за тобой на заднем сиденье одеяло.

Сибилла оглянулась назад. Взяла коричневое клетчатое одеяло и протянула ему. Он прикрыл сиденье и только после этого сел.

— Ну что, нарежем кружок?

Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами. Но он уже повернул ключ зажигания.

— Я не знаю… Мне пора домой.

Двигатель заурчал. Он нажал на какую-то кнопку, и ее стекло опустилось.

— Электроподъемники. Хочешь попробовать?

Она нажала на кнопку, и окно снова закрылось. Посмотрела на него и заметила, что от улыбки на его щеках появились две ямочки. Он включил передачу и положил руку на спинку ее сиденья. Сердце забилось. Она понимала, что рука за ее головой — это практическая мера, но жест все равно ощущался как-то интимно. Повернув голову, он задним ходом выехал на дорогу.

Как она сюда попала? В эту машину, к этому дикому незнакомому человеку?

А вдруг ее кто-нибудь увидит?

— Я могу отвезти тебя домой. Где ты живешь?

Сибилла сглотнула.

— Не надо, — ответила она быстро. — Давай просто немного покатаемся.

Они поехали в сторону домов. Сибилла тайком подсматривала за ним. На его лице были следы масла.

— Кстати, меня зовут Микки. Только руку пожимать не стоит. Если, конечно, не хочешь вымазаться.

— Сибилла, — произнесла она тихо.

Он посмотрел на нее.

— Так ты, что ли, дочка Форсенстрёма?

— Да.

Он выехал на Туллгатан. Киоск совсем близко.

— Слышишь, как плавно она едет?

Сибилла кивнула. Очень плавно! Примерно так же, как «рено» Гун-Бритт.

У киоска с сосисками, как всегда, толпился народ. Когда они оказались совсем рядом, Сибилла съежилась.

— Это твои друзья?

Сначала она промолчала. Бросив на нее взгляд, он продолжил:

— Ну, в смысле, они все время торчат у твоего киоска.

От собственного остроумия он рассмеялся. А Сибилла нет. Заметив ее реакцию, он снова постарался стать серьезным.

— Да ладно тебе, я же просто пошутил, ты что, не понимаешь?

Она посмотрела на него. Он на самом деле просто пошутил. Не собирался издеваться. И ничего не имел в виду. Тихо, сквозь зубы, она произнесла:

— Это не мои друзья.

Оставшуюся часть пути они почти не разговаривали. Он снова привез ее во двор КМА, она сказала ему «спасибо». Она вышла из машины, он поднял капот.

Отойдя на какое-то расстояние, Сибилла оглянулась. Он уже снова увлеченно копался в моторе.

А у нее в душе теперь все изменилось. Она чего-то ждала. Была уверена, что произошло что-то особенное. Хорошее. Что-то, что станет очень важным.

Да, и произошло, и стало.

Кто знает, как бы все сложилось, если бы машину покрасили днем раньше, если бы лак высох часом позже, если бы Микки успел уехать, если бы она пошла по другой улице, если бы, если бы, если бы…

Ее жизнь могла бы пойти совсем по-другому.

Дойдя в тот день до перекрестка — до одного из тех, из которых, собственно, и состоит жизнь, — она миновала его не задумываясь, и, так же как и все люди, не сразу поняла, что это было.

Ей понадобилось зайти очень далеко. Чтобы понять.

Понять, что именно в тот вечер она свернула не туда. Но, осознав это, она уже ничего не могла изменить.

Она переночевала на верхней лестничной площадке в многоквартирном доме. Покинув уютный квартал, где стояла вилла Лены Грундберг, она сначала довольно долго шла пешком в направлении центра. Парадные здесь не запирались. Одно из преимуществ провинции. В Стокгольме надо всегда держаться тех подъездов, код которых знаешь.

Ее разбудил детский крик, раздавшийся где-то внизу. Она услышала, как открылась дверь и раздраженный женский голос произнес что-то в духе: «Раз уж ты так себя ведешь, то тебе лучше вообще остаться дома». Дверь подъезда закрылась, и снова стало тихо. Она посмотрела на часы. Опять стоят. Когда-то они стоили дорого, но теперь ей все равно понадобятся новые.

Когда она вставала со спального коврика, в глазах у нее потемнело и ей пришлось опереться о стену, чтобы справиться с головокружением.

Надо поесть.

Вокзал находился всего в нескольких кварталах от ее ночного лежбища. Она зашла в женский туалет, умылась, накрасила глаза и губы и расчесала волосы. Зеленый костюм помялся на спине, но делать нечего. В другой одежде позавтракать не удастся. Переодевшись, она намочила руки и постаралась разгладить ими ткань. Обычно так удавалось убрать самые вопиющие складки.