Лоренца Гинелли: Пожиратель

Окно на третьем этаже открылось. Наконец-то.

— Дарио!

И Филиппо врезал кулаком. В бешенстве. Прямо в солнечное сплетение Пьетро. Потом еще. И еще… Лука оттащил его, возясь при этом с ширинкой джинсов. Пьетро повалился на землю, крича и мыча. Вытаращив глаза, он тряс головой и крутил в разные стороны, чтобы развеять реальность. Образы превращались в безобидные цветные следы. Размытое очертание фигуры матери приближалось к нему. Пьетро вдруг прекратил дергаться. Реальность исчезла. Над ним осталось только небо. Даже живот у него не болел. Пьетро удалось не чувствовать. Перед тем как удрать, Филиппо посмотрел Пьетро в глаза и увидел его лицо без всякого выражения — в шизофреническом ступоре, отрешенное, непострадавшее. После всей той злости, которую он на него обрушил, чтобы вызвать ответную реакцию, Пьетро осмелился вернуться в свой далекий, безмятежный мир, как будто ничего и не произошло. И Филиппо вдруг ощутил острую ненависть. Ведь сам он никогда бы так не смог, реальность преследовала его везде, и ему не дано было скрыться. Ненависть — потому что Пьетро ударил его и ему стало больно. Ненависть — за обреченно-красивые глаза, ненужные на лице Пьетро. Филиппо подумал — и плюнул ему прямо в лицо. Слюна попала на кожу, и Пьетро показалось, что в щеку ткнули сигарету. Он опять замычал, растирая ожог. Когда мать, широко раскрыв глаза, подошла к нему, те трое уже смылись.

— Пьетро, любимый, это мама…

Мать бросила на Дарио жесткий взгляд. Дарио тут же опустил глаза, шмыгнув носом.

— Разве твой брат заслужил такое?!

Пьетро закрыл руками глаза и лицо, чувствуя, что так будет хорошо и никто не влезет к нему в душу. Потому что каждый раз, когда кто-нибудь влезал, он непременно обижал его. Успокаивали только предметы, только растения. Не люди.

— Пьетро, любимый, никто тебя больше не тронет, мама с тобой! Пойдем домой, шоколадный торт готов, я сделала его наполовину с кремом, наполовину без, только для тебя, хочешь?

Пьетро не осознавал, сколько прошло времени, но солнце больше не грело, наоборот. Дарио и след простыл. Рядом была только мама. На этот раз он поднялся. Они вместе зашагали к подъезду и скрылись внутри. Старик тоже исчез. Во дворе больше никого не осталось.

Сегодня ночью мне приснилось, что наш город оказался в море: верхушки домов высятся над водой, фундаменты утоплены.

Единственное творение рук человеческих посреди бескрайнего водного пространства.

Величественное. Необычайно красивое.

Потом мне приснилась церковь, внутри которой священник служил обедню. Белый дым ладана, похожий на мыльные пузыри, окутывал верующих. Мы будто присутствовали при гадании, при массовом гипнозе. Бабушка тоже там была, она с простосердечием и детским очарованием смотрела на мыльные пузыри. Казалась маленькой, счастливой и доброй.

Пузыри парили повсюду, окружая и трех сиамских близнецов, сросшихся руками. Та, что в центре, была соединена правой рукой с одной, а левой — с другой. Зависела от них. Две другие во время обедни смеялись, касались друг друга. Потом та, что справа, повернулась спиной. С ног до головы утыканная картами, воткнутыми прямо в тело, она исходила кровью. Карты превращались в зубочистки, и я понимала, что их воткнула именно левая близняшка. Во сне.

Правая и левая близняшки шли ко мне, таща сестру посредине, та стонала и упиралась.

— Ты знаешь Дэнни? Дэнни Поссенти? Знаешь Дэнни? Дэнни Поссенти? Знаешь Дэнни? Дэнни Поссенти? — спрашивали они меня. Я помотала головой. Они не замолкали: — Он рисовал. Рисовал. Рисовал. Как же он рисовал!

В этот момент зазвонил телефон.

— Алло.

Овцы. В трубке овцы блеяли так, будто их резали заживо. Потом мычание: Пьетро.

Вдруг я почувствовала острую боль в деснах: зубочистки. У меня росли зубочистки из десен.

И я проснулась.

В голове царил сущий ад, в ней билась боль.

Я вся взмокла из-за сна, бессвязного, лишенного смысла.

Я не верю в сны.

Но из головы не выходят сиамские близнецы. Думаю о той, что стояла в центре.

Думаю о Пьетро: он аутист. Пограничная личность высокого уровня функционирования.

Думаю, что в каком-то смысле близняшка в центре — душа Пьетро.

Но Пьетро напоминает и близняшек справа и слева, заставляющих его твердить одни и те же фразы, совершать странные поступки, мучить себя.

А еще, думаю, Пьетро — это город посреди моря.

Смелый, неподвижный, красивый.