Стиг Ларссон - Девушка с татуировкой дракона

Репортер был явно не готов к такому ответу, но сразу сообразил, что и без того странная история приобретает совершенно неожиданный размах.

— Кто стоит за этим бойкотом?

— Это один из тех вопросов, в которых «Миллениуму» предстоит тщательно разобраться. Но разрешите мне воспользоваться случаем и заявить, что «Миллениум» не позволит так легко себя потопить.

— Поэтому вы и стали совладельцем журнала?

— Если заинтересованные круги получат возможность заставить умолкнуть неугодные голоса из средств массовой информации, это может крайне негативно сказаться на свободе слова.

Хенрик Вангер говорил так, словно всю жизнь был культурным радикалом и борцом за открытое общество. Микаэль Блумквист, впервые появившийся в этот вечер в телевизионной комнате тюрьмы, внезапно расхохотался. Остальные заключенные покосились на него с беспокойством.

Позже, лежа на кровати у себя в камере, напоминавшей тесный номер мотеля, с маленьким столиком, стулом и прикрепленной к стене полкой, он признал правоту Хенрика и Эрики в отношении того, как именно следовало представить эту новость. Даже не обсудив ее ни с единым человеком, он понимал, что в отношении к «Миллениуму» кое-что уже изменилось.

Выступление Хенрика Вангера означало объявление войны Хансу Эрику Веннерстрёму. Смысл выступления был кристально ясен — в дальнейшем ты будешь сражаться не против журнала с шестью сотрудниками и годовым бюджетом, равным представительскому обеду компании «Веннерстрём груп». Теперь тебе предстоит бороться с концерном Вангеров, который хоть и представляет собой лишь остатки былого величия, но все-таки является значительно более мощным противником. Веннерстрём очутился перед выбором: отступиться или взять на себя задачу уничтожить заодно и предприятия Вангеров.

Хенрик Вангер, по сути дела, заявил по телевидению, что готов драться. Возможно, шансов против Веннерстрёма у него и нет, но война обойдется тому недешево.

Эрика тщательно обдумала свое выступление. Она, в общем-то, не сказала ничего конкретного, но слова о том, что журнал «еще не изложил свою версию», создали впечатление: им есть что излагать. Несмотря на то что Микаэль был привлечен к ответственности, осужден и в настоящее время сидел в тюрьме, она взяла и заявила — не говоря этого прямо, — что на самом деле он невиновен и что существует другая правда.

Слово «невиновный» открыто не прозвучало, но именно благодаря этому невиновность Микаэля становилась еще более очевидной. То, что его возвращение на должность ответственного редактора считалось само собой разумеющимся, подчеркивало: «Миллениуму» нечего стыдиться. Убедить общественность труда не составляло — заговоры интересны всем, и вполне понятно, на чьей стороне окажутся симпатии публики, когда придется выбирать между страшно богатым бизнесменом и дерзким красивым главным редактором. Правда, СМИ столь же легко на эту историю не купятся, но Эрика, возможно, обезвредила часть критиков, которые теперь не осмелятся открыть рот.

По большому счету ни одно из событий дня ситуацию не изменило, но они выиграли время и чуть-чуть изменили соотношение сил. Микаэль догадывался, что для Веннерстрёма этот вечер стал не самым приятным. Их противник не мог знать, насколько много — или мало — им известно, и, прежде чем сделать следующий ход, ему придется это выяснить.

Посмотрев сначала собственное выступление, а затем запись интервью Хенрика Вангера, Эрика с мрачным выражением лица выключила телевизор и видео. Она взглянула на часы — без четверти три ночи — и подавила желание позвонить Микаэлю. Он сидит в тюрьме, и маловероятно, чтобы ему разрешили держать в камере мобильный телефон. К себе на пригородную виллу Эрика вернулась поздно, ее муж уже спал. Она встала, подошла к бару и, налив себе приличную порцию «Аберлюра» [41] Сорт виски. (Прим. ред.) — спиртное она пила примерно раз в год, — села у окна и стала смотреть на залив Сальтшён и маяк у выхода в пролив.

Составив договор с Хенриком Вангером, она осталась с Микаэлем наедине, и между ними произошла крупная ссора. За прошедшие годы они много раз бурно ругались и спорили из-за того, как следует подавать материал, каким должен быть лейаут, достоверны ли источники и из-за тысячи других вещей, касавшихся «кухни» создания журнала. Но ссора в гостевом домике Хенрика Вангера касалась принципиальных вопросов, и позиция Эрики, как она сама понимала, была уязвимой.