Юрий Козлов - Колодец пророков

– Ты умная, Гутька, – вздохнув, убрал руку с ее плеча одноклассник, – и красивая, как б… королева. Скажешь мне кого замочить, я мигом замочу и даже не попрошу, чтобы в награду дала. В зоне за тебя срок буду мотать, не пикну. Насчет жизни-театра согласен. Но только откуда водочка-то возьмется у этих козлов, а, Гутьк? Если по две бутылки в месяц – и то не хватает?

– Не знаю, – пожала плечами Августа, – но ты… если доживешь, конечно, вспомнишь мои слова.

– Понимаю, – серьезно заметил одноклассник, – водочка как прилив и отлив. То ее нет совсем, то – сколько влезет и неизвестно откуда. Но что тогда театр, Гуть? Та же водочка, опиум для народа или… искусство?

– Видишь ли, – объяснила Августа, – не все могут пить водочку. К примеру, та молодая в очках, которая обрыдалась, она точно не пьет. А сходит в театр, словно литр на грудь возьмет.

– Стало быть, и там, и там обман, – печально заключил одноклассник, на умственное развитие которого торговля театральными билетами, определенно, повлияла благотворно, – но как быть с латинским присловием, что истина в вине, а, Гуть? В вине или в театре?

– В Кампари 1986 года истины нет! – рассмеялась Августа.

– А ну как истина в деньгах? – предположил одноклассник. – Жопой чую, Гутьк, к этому идет.

– Истина в том, – ответила Августа, – что neverending пьес не существует. Каждой пьесе, пусть даже в финале оркестр и актеры играют tutti, приходит конец.

– И что дальше? – спросил одноклассник.

– Оптимистическая трагедия. Или пессимистическая комедия, – икнула Августа. – Смена жанра.

Она едва держалась на ногах, но совершенно не беспокоилась, как доберется до дома. Августа почти физически ощущала, как усиливается ее власть над окружающим миром.

Однако же нет-нет да встречались посреди покорного мира отдельные повстанческие территории – людишки, остро ненавидящие Августу, испытывающие при ее появлении отчаянье и ужас, как, к примеру, учительница химии.

Она, помнится, оставила Августу после уроков в классе и долго смотрела на нее сухим, как пепел, взглядом.

«Вполне допускаю, что ты пока не знаешь, зачем явилась в мир, – сказала учительница, – но я-то знаю. Ты, конечно, можешь сказать, что я сумасшедшая, но мы обе знаем, что это не так. Я ухожу из школы. Я не хочу и не могу тебя учить. Я, к сожалению, ничего не могу тебе сделать, но я не ручаюсь за остальных. Держись от нас подальше, девочка!»

Августа, шатаясь, двинулась по дорожке в сторону дома.

Она не сделала учительнице химии никакого зла. Но та ее ненавидела. Многим другим людям она не сделала никакого добра. Но они бесконечно ее любили, были готовы ради нее на все. Дело, стало быть, заключалось не в том, хорошим или плохим человеком была Августа, а в самом факте ее существования. Одних это почему-то искренне радовало, других – не менее искренне – огорчало.

Епифания и промышляющий водочными талонами и билетами в театр одноклассник бережно подхватили ее под руки, как фарфоровую довели до подъезда, поднялись с ней в лифте на этаж. «Хочешь я зайду к тебе и объясню этому козлу – твоему папаше – как он должен себя вести?» – предложил одноклассник. Августа покачала головой. Она уже знала, что ее отец по принадлежности относится к повстанческим территориям, хоть и не отдает себе в этом отчета.

«Это не ваши проблемы», – Августа дождалась, пока Епифания и одноклассник уехали вниз на лифте, и только потом позвонила в дверь.

Когда отец ударил ее по лицу, она тихо заплакала и – хотя мгновение назад совершенно об этом не думала – вдруг сказала, что было бы лучше всего, если бы он прямо сейчас ее убил, потому что вчера у них был медосмотр, врач выписал ей направление в онкологический диспансер, потому что у нее в груди опухоль. Ну, может быть, еще не опухоль, но какое-то уплотнение – совершенно точно.

У отца затряслись руки. Он прижал ее к себе, забормотал, что мало ли что говорят разные случайные врачи, завтра прямо с утра они поедут, а сегодня он созвонится с одним своим приятелем, у него брат – завотделением в Боткинской больнице. Как они вообще смеют что-то говорить до получения результатов анализов, проведения комплексного обследования?

Августа не знала, зачем так чудовищно и нелепо обманывает отца, которому, естественно, и в голову не могло прийти, что дочь его обманывает. Родительский инстинкт – составная часть души. А среднестатистическая человеческая душа, как открылось Августе, представляет из себя набор первичных (предельно простых) чувств, но никак не набор первичных логических построений. Душа всегда проста и бесхитростна, каким бы умным ни был человек. Августе хотелось, чтобы отец продолжал любить ее. Но он мог продолжать любить ее, только продолжая страдать за нее.