Юрий Козлов - Колодец пророков

– Чего же не принесла? – полюбопытствовала Августа. – Решила купить водочки?

– А хотя бы и так, – уже от двери нагло улыбнулась мать, – лучше уж я водочки выпью, а о тебе, доченька, один хрен, кто-нибудь да позаботится, – кивнула на блюдо с яблоками и апельсинами на столике перед кроватью. – Ты не пропадешь.

Августа с трудом вспомнила, что фрукты принесла худая восточного вида санитарка с как будто выточенным из кости лицом. «Ешь, доченька, – сказала она, – это раненому бандиту из третьей палаты принесли, а он уж три дня как помер».

Августа иногда вспоминала отца, но годы шли, и его образ таял, растворялся во времени. Хотя Августа до сих пор помнила, как маленькой девочкой бежала ему навстречу по скверику, где гуляла с матерью, а он ловил ее на бегу, прижимал к себе, подбрасывал вверх. Августа обхватывала отца за шею, и ее маленькое сердце трепетало от счастья.

Отец Августы был не очень известным, но все же издающимся писателем, сочинявшим романы на исторические темы. Августе было тринадцать лет, когда родители расстались. Она знала, что мать изменяет отцу. Похоже, что и отец знал. Однако продолжал любить попивающую, пропадающую неизвестно (известно) где мать, добирающуюся до дома к часу ночи, лепечущую что-то заплетающимся языком про день рождения подруги. До сих пор у Августы стояла перед глазами сгорбившаяся у занавешенного окна фигура отца. Отец подолгу стоял, не включая света, у окна, высматривая идущую по скверу мать! Иногда он как бы оживал, расправлял плечи – это означало, что по двору шла женщина, похожая на мать, – но потом опять сутулился, убеждаясь в ошибке.

Августа не понимала, зачем он мучает себя, высматривая ее в темноте, зачем делает вид, что верит ее нелепым россказням про неудачно захлопнувшуюся у очередной мифической подруги дверь, открыть которую с помощью соседей удалось только в половине второго ночи. Пока не догадалась, что человек живет не только умом и душой, но еще и сердцем, над которым он невластен, пожалуй, еще в большей степени, чем над умом и душой. Жизнь сердца, в сущности, была проста и заключалась в том, что человеку на его век отпускалась, как правило, единственная сильная страсть (влечение), которое (хотя бы в силу закона больших чисел) крайне редко совпадало по насыщенности со встречным влечением (взаимностью) противоположной стороны (объекта влечения). Церковь знала об этом и пыталась исправить дело венчанием. Но жизнь сердца не подчинялась не только церковным обрядам, но даже элементарной логике, как в случае с родителями Августы. Отец – положительный, образованный и серьезный человек – страдал от неразделенной любви к решительно его недостойной матери.

Августа довольно быстро уяснила, что судьба как мстит, так и вознаграждает за сердечные раны. Вознаграждает того, кто, победив страсть, возвращается в жизнь в ледяных доспехах. Судьбе были милы люди с умерщвленной душой. Им она давала все и даже сверх. Мстила же тому, кто упорствовал в заблуждении (страсти), пытался перехитрить судьбу. Перехитрить судьбу на (не суть важно, длинной или короткой) дистанции жизни представлялось невозможным. Чрезмерно любящего деньги банкира она разоряла дотла, любящего власть и победы полководца лишала государства и армии, не совладавшего с привязанностью к женщине мужчину наказывала… новой женщиной, причем уже не обязательно на территории секса или ревности.

Отцу Августы в его жизни не повезло дважды. Первый раз, когда он женился на матери Августы. Второй – когда, разведясь с женой, остался жить с дочерью. Хотя Августа не питала к отцу зла, напротив, по-своему любила и жалела его.

Первый год в новой квартире они прожили дружно и согласно.

Отец написал за этот год две книги – жизнеописание великого восточного поэта Низами и приключенческий роман о византийском императоре Андронике. У них появились деньги, и они отправились на десять дней в Египет.

Прилетели в Каир ночью, но Августе во что бы то ни стало захотелось увидеть сфинкса и пирамиды. Они поехали на такси. Августа долго стояла перед сфинксом, одолеваемая смутными, быстро летящими воспоминаниями. Наконец они, как исходные материалы в тигле алхимика, отлились в воспоминание о некогда приснившемся Августе сне – таком невообразимо ярком, страшном, и, как напрасно полагала Августа, случайном, что у нее закружилась голова. Отец подхватил ее на руки.

Она надеялась, что навсегда забыла тот сон, но почему-то (во всех красках и даже ярче) вспомнила его под мертвым взглядом древнего сфинкса.