Юрий Козлов - Колодец пророков

– Мне нет дела до твоего народа, Глахуна, – возразила Августа.

– Тебе есть дело до трубы, – вздохнул Глахуна. – Но ведь это же совершенно очевидно: или труба, или ираклийский народ. Я давно не говорил по-русски, – мрачно улыбнулся президент, – кажется, это звучит так: ираклийскому народу труба, если в Ираклию придет труба.

– Не надо драматизировать ситуацию, Глахуна, – посоветовала Августа. – Ираклийцы даже не заметят небесную трубу. Соглашайся на концессию и продолжай править страной. Россия гарантирует независимость и суверенитет Ираклии.

– У каждого народа свой путь исчезновения, – задумчиво заметил Глахуна. – Гулийцы исчезают через войну. Ираклийцам ты предлагаешь исчезнуть через трубу. Вылететь в трубу, так это звучит по-русски. Мне известно, что ты будешь править миром. Но ты, похоже, не знаешь, кто я. Иначе бы не предлагала мне соглашаться на концессию.

– Я знаю, что ты очень долго живешь на свете, Глахуна, – взбодрила каблуками коня Августа, – но я знаю и то, что я сильнее.

– Ты ошибаешься, – одними губами улыбнулся Глахуна, – верность традициям сильнее крови. Даже такой страшной крови, как у тебя.

Он или слишком увлекся разговором, или не рассчитал маршрут и прыть кабана, а может кабан самостоятельно (а не как за него президент) определил место, где прорываться в лес. Августа толком не поняла, что произошло. Конь под Глахуной, коротко заржав, рухнул, выпустив на стерню скользкие красные и белые кишки, придавив вдетую в стремя ногу президента к земле. Карабин отлетел в сторону. Августа увидела огромного вепря со вставшей на хребте щетиной, красными глазами и желтыми кривыми клыками. Он уже почти ушел в лес, но предсмертный хрип поверженного коня разъярил его. Вепрь, крутнувшись вокруг своей оси, развернулся, опустил голову, помчался на коня и придавленного конем президента, выдвигая вперед страшную челюсть с клыками. У Августы, естественно, был пистолет – девятимиллиметровая «беретта». Теоретически она успевала разрядить обойму в кабанью башку. Мелкокалиберные пули, стопроцентно смертельные для человека, не были, однако, рассчитаны на каменный кабаний череп. Кабан, вне всяких сомнений, завершил бы задуманное и с девятью застрявшими в башке, как никелевые занозы, пулями.

Он был в метре от протестующе воздевшего руки к небесам президента, когда Августа выхватила из-за голенища мягкого егерского сапога стилет, что было силы послала его не под лопатку – слой твердого с мясными прожилками бекона был слишком толст, – а в горло, в набухшую кровью, пульсирующую яремную вену вепря. Даже не хрюкнув, кабан, как бульдозер, зарылся клыками в стерню, пропахал черную борозду, изумленно уставясь широко открытыми стекленеющими глазами в затуманенные ужасом глаза президента. После чего, шумно вздохнув, замер, оросив бледное лицо Глахуны, распоротый бок поверженного коня, желтую стерню и землю фонтаном густой малиновой крови.

– Нуда, – с трудом поднялся президент, – если суждено утонуть, то можно не бояться быть повешенным.

После дружеского – в узком кругу – суаре при свечах Глахуна пригласил Августу в свои покои на верхний этаж башни. Августа обратила внимание, что за ужином президент Ираклии ничего не ел и не пил.

Выйдя из лифта, они долго шли по скупо освещенному редкими светильниками коридору, пока наконец не оказались в большой, залитой лунным светом зале, которую Глахуна открыл, приложив большой палец к считывающему устройству электронного замка.

– Я не ангел, – сказал Глахуна, подойдя к окну.

– Да, ты не ангел, – согласилась Августа, оглядывая огромный колдовской глобус в углу, невероятных размеров письменный стол, заваленный книгами и рукописями, шкафы с химическими препаратами, старинные тигли и сосуды, мирно соседствующие с современнейшими электронными приборами, что-то отсчитывающими, показывающими какие-то цифры и символы в темноте. Августа не любила висящих, как ядовитая пыль, между мирами колдунов. Однажды Епифания горестно ей заметила: «Это не добровольный выбор. Это судьба». «Судьба-иллюзия, – объяснила ей Августа, – судьба-фантом. Неужели ты не понимаешь, что власть, которую ты приобретаешь – это случайно найденный ключ от чужой двери. Кто-то обязательно придет и отнимет ключ». «Вместе с жизнью», – вздохнула Епифания. «Вместе с жизнью, – подтвердила Августа, – потому что ты и такие как ты – не цель, а всего лишь вехи в достижении другой цели. Запомни, цель одна – власть над миром. У тебя еще есть время отойти, не путаться под ногами».