Уильям Айриш - Вальс в темноту

Опередив коридорного, Дюран избавил его от необходимости закрывать за ними дверь; взяв ее не за ручку, а за торец, прямо над замком, он потянул ее на себя.

Проделывая это, он надавил на предохранитель, и дверь оказалась просто закрытой на защелку, и, сколько ни поворачивай ключ, ее теперь было не запереть.

Затем он дал мальчишке выполнить свои обязанности: повернуть ключ в замке и извлечь его оттуда, а когда это было сделано, отвлек его, протянув ему серебряную монету в полдоллара, и тот не стал дергать за ручку.

Они вместе спустились вниз, мальчик — с улыбкой до ушей, будучи положительно не в состоянии питать подозрения в отношении человека, который раздавал столь щедрые чаевые. Дюран тоже улыбался едва-едва заметной улыбкой.

Проходя мимо клерка, он кивнул ему в знак благодарности и похлопал себя по карману, показывая, что обрел то, за чем пришел.

Когда он вышел в открытую ночную темноту, в небе блестели звезды, и в их блеске не было милосердия. Влажный ветерок, дувший с залива, тоже не смягчил его. Он встретится с ней наедине, и никто не сможет прийти ей на помощь. Его устроит только ее смерть.

Оттуда он направился к себе в гостиницу, открыл саквояж и достал пистолет. Тот самый пистолет, которым он обещал тетушке Саре убить ее, тогда, в Новом Орлеане, и теперь час настал. Он проверил пистолет, зная, что он полностью заряжен, но еще раз в этом убедился. Затем положил пистолет во внутренний карман пиджака и немного приподнял так, чтобы можно было взяться за рукоятку.

Опустив глаза, он увидел, что из его бокового кармана болтается соломенно-желтая накидка, и во внезапно охватившем его приступе ненависти дернул за нее и швырнул на пол. Потом, наступив ногой на середину, отодвинул в сторону, словно, если дотронуться до этого куска ткани руками, можно было запачкаться. Лицо его исказилось от ненависти, которую источала непохороненная любовь.

Он дернул за кольцо газовой лампы, и комната из зеленовато-желтого цвета окрасилась белым лунным сиянием. Он постоял с минуту, получеловек-полутень, словно собираясь с силами. Затем двинулся, и в колеблющихся лунных лучах та его часть, что была человеком, сделалась тенью, та, что была тенью, стала человеком, а потом снова наоборот. Когда он закрывал за собой дверь, в комнату на мгновение ворвалась лимонно-желтая вспышка из ярко освещенного коридора.

Когда он поднимался по лестнице на второй этаж, никто ему навстречу не попался, а гул голосов, раздававшийся из вестибюля, постепенно отдаляясь, замер. Свернув с лестницы, он последовал по устланному красной ковровой дорожкой коридору, мимо темных дверей из орехового дерева. Здесь ему впервые немного не повезло. Какая-то дама вышла из своего номера, когда он находился на полпути и было уже поздно поворачивать назад. Она лишь на мгновение скользнула по нему взглядом, а затем смиренно потупила взор, как и подобало особе ее пола, и, сопровождаемая шуршанием многочисленных юбок, прошла мимо. Он подождал, пока она дойдет до конца коридора и, повернув, исчезнет из виду, а сам в это время остановился у первой попавшейся двери, словно собирался туда войти. Затем быстро продолжил путь и, очутившись у цели, осторожно огляделся, взялся за ручку двери, резким движением повернул ее и оказался внутри.

В номере, как и раньше, неярко горела ночная лампа — она еще не возвращалась. В воздухе чувствовалось ее присутствие — в едва уловимом запахе ее фиалковых духов и теплой чувственности, которая обволакивала на время покинутое помещение. Он вплотную приблизился к ней; не хватало только ее самой. Казалось, ее призрак подошел к нему и обхватил сзади руками за шею. Он расправил плечи и повертел головой, словно желая освободиться от нее.

Какое-то время он простоял у окна, благоразумно отступив в сторону и обратив в лунное небо лицо, испещренное, словно оспой, тенью от кружевной занавески. Перед ним, похожий на покосившийся сугроб, белел скат крыши над верандой. Пониже — темные площадки перед входом в гостиницу. А поодаль, переливаясь, как рой светлячков, блестели воды залива. Вверху повисла луна, круглая и твердая, как таблетка. И вызывающая у него такое же отвращение.

Наконец резко отвернувшись от окна, он прошел в глубь комнаты, опустился в первое попавшееся кресло и приготовился ждать. В таком положении тень покрывала верхнюю часть его лица, проходя по нему ровной линией, наподобие уродливой маски. Беспощадной маски над жестокой улыбкой.