Уэйн Сэлли - Болеутолитель

— Отдохнуть в садах Господних, — прошептал мужчина, как будто услышав мысли Хейда.

— Кто вы? — с трудом выговорил Хейд сквозь брызнувшую изо рта кровь.

— Я пытался забрать тебя домой, как Он научил меня раньше. Иисус плакал.

Голоса настоящих пожарных были теперь совсем близко.

Мужчина, который намеревался стать спасителем Фрэнки Хейда, повернулся к подбежавшим сзади.

— Я проходил мимо и увидел огонь, — объяснил он. А затем, повернувшись к Хейду, шепнул:

— Я был призван, как суждено и тебе. Твой день наступает.

— Нужно спасти всех детей, которые остались, — сказал, задыхаясь, пожарник.

Человек в ветровке, услышав это, улыбнулся и ушел. Никто не обратил на это внимания. Может быть, все это к лучшему, подумал он. Ему помешали избавить мальчика от истинной боли и отнести в обетованную землю. Но он держал его в руках вполне достаточно, чтобы передать ему божью силу. Точно так же было и с ним самим много лет назад, когда другой безымянный мужчина, другой Добрый Самаритянин, нашел его в хаосе сгоревшего театра, едва живого, еле дышащего…

Да, хорошо, что он передал мальчику божью силу. Именно так и надо было поступить.

Иисус плакал.

Хейд теперь плакал обыкновенными, а не кровавыми слезами, и настоящие пожарные не могли понять, почему один участок обгоревшей ткани оказался розовым и зажившим. Обломки кости все еще торчали из его ноги, но вот кожа под сгоревшей рубашкой была новенькой и свежей…

Господь хочет, чтобы ты выполнил эту работу… Сынок.

И Хейд последний раз в этот день потерял сознание.

Пройдут годы, и Фрэнсис Мадсен Хейд будет сидеть перед экраном телевизора на Аугусто-бульваре в окружении неудачников вроде Денниса Кэссиди и прочих, озлобленных жизнью, загнавшей их в капкан. Он будет пить пиво из кружки и смотреть, как освобождают заложников из Тегерана, когда по нижней кромке экрана побегут местные новости. Многие читали их вслух, слово за словом.

В выпуске новостей сообщалось, что сорокалетний мужчина из Бактауна признался в том, что именно он устроил пожар в католической школе св. Витта на Калифорния-стрит в 1958 году. Его имя было Джеффри Ди Муси. За несколько месяцев до пожара одна из монахинь сделала ему выговор за курение на лестнице. В день пожара он намеренно выбросил окурок на той же лестнице.

На следующую ночь Ди Муси покончит с собой в госпитале «Кук-Каунти», но до этого времени Хейд не раз еще вспомнит пожар и падение с лестницы.

Он вспомнит, как Господь шел к нему сквозь пламя, обнимал его, успокаивал и приглашал идти домой. Больше он почти ничего не вспомнит.

Он сможет припомнить ласковые руки того человека.

Но не страх, который испытал тогда.

Тот Священный страх.

— Эй, парень, а ты не боишься, что какая-нибудь ползучая тварь заберется к тебе в глотку через эту дыру?

Реджинальд Гивенс злобно взглянул на Майка Серфера — примерно так, как он обычно смотрел на полицейского — наблюдая за тем, как его приятель отчищал от слюней пластиковую штуковину.

— Ну, во-первых, я торчу здесь уже больше двадцати минут, — голос Серфера был куда мягче, чем голос молодого человека, сидевшего напротив. «Здесь» означало в баре «Трудные времена», и Майк надеялся, что мягкий голос побудит Чета, бармена, угостить его кружечкой пива.

— Ну, а во-вторых, это занимает всего лишь секунды. Видишь, все уже на месте, а вот и Чет идет. Закажи-ка, Редж, а то я сегодня неплатежеспособен.

— Людям это может быть не по вкусу, особенно из-за того, что тут торгуют только по-старому, в разлив, — Гивенс всегда был злым на язык, с того возраста, когда впервые самостоятельно смог взобраться на табурет в баре.

— Тс-с, — Серфер слегка постучал ладонью по столу, — похоже, что удастся выпить на халяву…

Он поднял два пальца, кивнув в сторону своего низкорослого дружка.

— Знаю, знаю. А тебе не кажется, что лучше бы чистить эту штуку из твоего горла не здесь, а в туалете?

Оба приятеля были черными, и оба передвигались в инвалидных колясках. Спустя три года после своего последнего пребывания в исправительном заведении, Гивенс угодил на рельсы надземки в районе Кинзи. Проходившая до Равенсвуда со всеми остановками электричка произвела успешную ампутацию его правой ноги до колена.

Майкл Шурлс, именовавший себя Майком Серфером, поскольку исключительно, ловко маневрировал на своей коляске по улицам Саут-Лупа и Вест-Сайда, страдал параличом ног и какой-то разновидностью водянки. Типичное «дитя сифилиса», подобно тому, как теперь есть «дети крэка», он почти все сорок семь лет своей жизни носил на шее пластиковый шунт. Именно об этой штуке и говорил Гивенс. Шунт Серфера представлял собой круглое устройство, напоминавшее дешевый медальон, соединенное с коричневой трубкой, которая вставлялась в трахеотомическое отверстие, расположенное сразу под адамовым яблоком, и использовался для отсасывания излишков жидкости в теле несчастного.