А в рекламных заставках очаровательная ведущая будет рассказывать о чем-нибудь вкусном и диетическом.
— Хотел бы видеть тебя на торжестве, — дребезжащий голос Майка Серфера заглушало клацанье биллиардных шаров. Он ехал рядом с Бабулей, слева от нее, по красно-белому ковру приюта.
За тем столом, ножки которого не были подпилены в расчете на инвалидов, играли Рив Тауни и Эйвен Шустек. Эти двое были ходячими и часто помогали другим обитателям «Марклинна». Рив — сногсшибательная двадцатилетняя девушка с крашенными хной волосами, только весной окончила Колумбийский университет и теперь пыталась начать литературную карьеру. Ее хромой партнер, Эйвен, воображал себя супергероем по имени «Американская Мечта». Рив мечтала когда-нибудь написать книгу об Эйвене. Ей нравился этот двадцатидевятилетний парень, жертва церебрального паралича, но история, которую она намеревалась рассказать, не была вызвана симпатией или сочувствием к нему.
— Хорошо, Майкл. Но зачем тебе такая старуха? — Вильма положила бледную и вялую, как дохлая рыба, ладонь на руку Серфера. Справа от нее Зуд что-то судорожно царапал в своем блокноте. — Ты прекрасно повеселишься со своими друзьями… Рив и Эйвен придут, не правда ли?
Последняя фраза была сказана в их сторону, и оба кивнули.
— Да, и еще тот парень, о котором ты говорил. Кажется, Вик?
— Да. Я познакомился с ним в тот день, когда ты посещала кладбище.
— Вот, знакомишься… Смотрю, ты не скучал обо мне, — обиженно сказала старушка. — В конце концов, твой праздник «Город серфинга» не будет у тебя последним.
— Когда я планировал все это на девятое, то совсем забыл, что у тебя…
— Все нормально, Майкл.
— Но я же помню день смерти Мандейи. Я эгоист.
Он откинул голову в кресле, как бы поразившись своему недомыслию.
— Мне бы следовало помнить твои знаменательные даты, Бабуля.
— Хватит, я сказала.
Она притронулась к его шунту и тут же отдернула палец.
— Нужно было почистить его после обеда, Майкл!
— А-в-в, — голос Серфера, когда он не притрагивался к шунту, напоминал скрипучий шепот.
— А-в-в-в, — передразнила она. — Проследи, чтобы Карл сделал хорошие фотографии. Пусть снимет тебя под плакатом, который я раскрасила.
Оба посмотрели на большой плакат, висевший над рядом комнатных растений. Яркие цвета, красный и синий, способствовали тому, что он резко выделялся на фоне серой стены:
ГОРОД СЕРФИНГА
Приходить к десяти часам в пятницу
9 декабря 1988 года.
Только раскрасив цветными фломастерами эту дату, Вильма сообразила, что в этот день исполняется ровно десять лет со дня смерти ее сына Герберта. Она собиралась прокатиться по своему обычному маршруту к Чикагскому театру, находившемуся неподалеку. Но сегодня она не вернется обратно, потому что ее племянник Генри заедет за ней туда после смены. Генри работал в автомобильной компании, и Вильма испытывала большое удовольствие, когда он возил ее в большом голубом грузовике.
Серфер и Бабуля еще немного поболтали о том о сем, потом попрощались с Рив и Эйвеном, которые пообещали прибыть на вечеринку. Спустя некоторое время Серфер заметил, что Вильма тихонечко похрапывает.
Мысли Майка перешли на его собственный «особый день» — второе августа — день, когда умерла его единственная возлюбленная. Майк Серфер познакомился с Мадейей Стоунвелл в 1972 году. Молодая девушка с диагнозом «мышечная дистрофия» посещала Сити-Уайд-колледж и специализировалась в маркетинге. Он тогда был еще Майком Шурлсом, посыльным в фирме «Лессе-сервис». «Серфинг» был ему тогда неведом: артрит, порожденный детскими травмами и холодными зимами в неотапливаемых квартирах, тогда еще не сделал недвижимыми его ноги.
Нельзя сказать, что физическое состояние Шурлса тогда доставляло больше неприятностей ему, чем окружающим. Он тогда еще держался молодцом. Но то, что он становился инвалидом, причем никому ненужным, становилось очевидным. Мадейя, светлокожая мулатка, с глазами, подобными терновым ягодам, стала его первой женщиной. И последней.
Почти два десятилетия назад, когда по земле еще бродили динозавры, а участники молодежных банд рассматривали их не как клубы, а как религиозные секты, они сняли квартиру на Федерал-стрит. Расовая дискриминация, по крайней мере явная, корчилась в предсмертных судорогах. Но вот преступления черных против черных всегда были и оставались чумой этого города.
Пуля, лишившая жизни Мадейю, предназначалась кому-то другому. Эта же пуля, принесшая смерть любимой, сразу сделала Шурлса калекой. Вскоре он оказался в инвалидном кресле, а затем и на улице.
Читать дальше