Уэйн Сэлли - Болеутолитель

— Ну, что ты думаешь? — рот Вэлли округлился.

— Вэлли, это хер самого дьявола!

— Нет!

— Да!

— Нет!

— Дай-ка его сюда, — сказал Эдди.

Палец оказался в его руке. Он обошел блевотину и бросил кусок кости с мясом в канализационную решетку.

Вэлли успел пять раз проговорить «Миссисипи», прежде чем они услышали шлепок. Похоже было на шлепок маленького кусочка говна.

Хейд ждал в серо-белом тумане, который в зимнем Чикаго называется сумерками. Целых три вечера он потратил на ожидание. Он не решился расспрашивать владельца стриптизного заведения об инвалиде в коляске из застенчивости, но скорее из осторожности. Отец велел быть осторожным.

Он держался на солидной дистанции от того парня, не желая привлекать к себе внимание. Норт-Кларк-стрит не была больше вотчиной алкоголиков и бродяг, как в середине семидесятых, но и не стала образцовой улицей. Теперь ее оккупировали гомосексуалисты, по вечерам посещавшие магазины кожаных изделий или заходившие в бар «Жезл» приглядеть себе парней, переодетых женщинами.

Мужчина в коляске свернул в переулок. Хейд не ошибся, предположив, что он — ветеран Вьетнама; на подголовнике его кресла виднелась приклеенная табличка «ЯХТ-КЛУБ РЕКИ МЕКОНГ: „КАН ТХО“». Да, парень наверняка многое повидал и достаточно настрадался.

— Я могу исцелить тебя, — догнав инвалида, произнес Хейд.

Он был упорен. Девять кварталов он шел за ветераном, дрожа от холода и нетерпения. Наконец, на углу Огайо и Уобош, в свете неоновой рекламы отеля «Кэсс», он решился сделать свой шаг. Хейд был уверен, что где-то рядом ночлежка, в которую направляется инвалид.

— Ну и зачем? Чтобы взять меня в рай? — усмехнулся мужчина. Его звали Роберт Долежал. — Я был в раю, и меня вернули обратно, сюда, в ад. Так что, приступай. Денег у меня нет, но можешь забрать мои талоны на еду, если уж тебе так нужно, парень.

— О чем ты говоришь? — Хейд был ошарашен. Неужели он похож… — Ты что, думаешь, я собираюсь тебя ограбить?

— Человек должен получать то, что заслужил, — ответил ветеран. — Я убил множество невинных людей, когда был в проклятых тропиках, так что…

Оба остановились, увидев еще один признак жизни на пустынной улице: желтое такси проехало мимо.

— Я здесь не для того, чтобы судить тебя, — Хейд подошел ближе.

Мужчина выглядел достаточно мускулистым, чтобы, даже сидя кресле, схватить Хейда за грудки и вытрясти из него душу.

— Так теперь называется ограбление? Я, наверное, пропустил выпуск переработанного издания «Словаря современного сленга».

— Отец велит помочь тебе, — отпор инвалида, его ирония смутили Хейда. Он попробовал взять себя в руки, вспомнив, каким был в детстве. Забиякой. Внушающим страх.

Теперь страх должен быть священным.

— Я спасу тебя, честное слово, — проговорил Хейд сквозь стиснутые зубы.

Он нагнулся, прижав кулак к груди ветерана. И тут случилось то, от чего инвалид забыл о всяком сопротивлении… Кулак Хейда раскалился, он прожег все слои одежды и достиг кожи.

Другой рукой Хейд закрыл рот калеки, чтобы не дать ему закричать. Разговаривать о спасении уже было не с кем.

Через секунду обе руки исчезли в теле сидящего мужчины, а Хейд смог поднять расслабленное тело и приблизить к груди. Все внутри него раскалилось и шипело от жара.

Обжарившиеся в местах отрыва ноги и еще что-то упало на землю, но Хейд не стал подбирать их, поскольку стремился быстрее скрыться. Отец побуждал его как можно скорее бежать отсюда.

Он не чувствовал больше холодного ветра с озера, потому что грудь и руки его были теплыми и их покалывало изнутри. Ветеран праздновал свое вхождение в рай.

Хейд отправился на остановку автобуса на Чикаго-авеню, ему хотелось сесть и забыться.

— Черт бы их побрал, — Дин Коновер повернулся к Аарону Мэферу, который сегодня сидел за рулем их патрульной машины. — Слышал — это гребаное начальство округа опять лезет к нам в задницу с своими бронежилетами? Трое полицейских погибли в этом году в Чикаго, а так как последний и единственный из них Дойл из четырнадцатого участка получил пулю в грудь — ага! — значит самое время опять поговорить о бронежилетах…

Он с отвращением помотал головой. Оба знали, что двое других убитых — Уиллетт и Снедгридж, патрульные из Саутсайда, получили пули в голову. Чикагские копы без восторга относились к бронежилетам. Мало того, что они были тяжелыми, лямки еще имели тенденцию перекручиваться и ослабевать. А новый жилет полицейский должен был приобретать за свои деньги.