Говард Фаст - Синтия

С этими словами я встал и вышел из кабинета, и не подумайте, что для этого не потребовалось определённого мужества. Я опасался, что Э. К. Брендон выстрелит мне в спину и дело с концом, но он позволил мне удалиться с миром. Смешно, как многие из нас представляют себя здоровяками, готовыми чуть что пустить в ход кулаки. Это даже неприлично. Я только надеялся, что никак не уронил престиж компании. После того как Смедли проявил ко мне такую снисходительность, было бы обидно лишать его обильных страховых взносов от мистера Брендона.

Дворецкий проводил меня до выхода. Согласно сведениям, предоставленным мне компанией, его звали Джонас Биддл. Я-то не сомневался, что это, так сказать, псевдоним, а от рождения он был известен как, скажем, Станислав Брунски. Не успел он затворить за мной дверь, как я спросил:

— А скажи-ка, старина, горячий ли нрав у твоего хозяина? Он и правда стреляет в тех, кто ему не нравится? И как часто это происходит?

— Информация стоит денег, — невозмутимо отозвался дворецкий.

— Опомнись, друг, — сказал я. — Ты начитался похождений Майка Хаммера. [1] Герой детективных романов Микки Спиллейна.

— Я не читаю, — возразил он, — я смотрю телевизор.

— Тогда застрелись, — дружески посоветовал я ему.

На это он захлопнул дверь перед моим носом. Я же спустился на лифте с двадцать девятого этажа, прошёл через вестибюль. У подъезда стояла полицейская машина из девятнадцатого участка, и возле неё маячила крупная моложавая, облачённая в твидовый костюм фигура сержанта Келли. Он поджидал меня.

— Где ты покупаешь костюмы? — спросил я.

— У Брукса, — ответил он.

— По тебе всё равно видно, что ты полицейский.

— Чёрта с два! Ты лучше вот что скажи мне, Харви, — почему ты вечно осложняешь себе жизнь?

— Я не прилагаю никаких особых усилий. Получается как-то само собой.

— Лейтенант хочет с тобой потолковать. Можешь подъехать в моей машине, можешь взять такси, а можешь и прогуляться пешочком.

— А что, если я не хочу толковать с лейтенантом?

— Харви, ты хочешь с ним потолковать.

— О’кэй. Я жажду. Пройдусь пешочком.

Снова пошёл снег. Такой уж выдался денёк — то пойдёт снег, то перестанет, то снова зарядит. Март — паршивый месяц.

Келли потащился со мной, бурча, что очень хотел бы хорошо ко мне относиться.

— Все хотят хорошо относиться к Харви Криму, — сообщил я, — но как ты узнал, что я там побывал?

— Где?

— В доме 626 по Парк-авеню.

— Маленькая птичка прилетела и прочирикала.

— Мерзкая птичка с крысиным хвостом по имени Гомер Клапп?

— Зачем так отчаиваться, Харви? — удивился Келли. — Это его святая обязанность — ставить нас в известность. У нас не так много людей, чтобы нести наблюдение за домом. Ты и сам это знаешь.

— Я ему плачу, а он стучит вам. Хорошо устроился!

В таком духе мы и беседовали по пути к участку.

Девятнадцатый участок находится на 67-й улице между Третьей и Лексингтон-авеню. Старое грязное здание из красного кирпича, затесавшееся в самую сердцевину роскошного квартала Силк-Стокинг в Манхэттене. Лейтенант Ротшильд занимал маленький кабинетик на втором этаже — он сидит там за обшарпанным столом, попивает молоко по причине язвы и относится к нарастающим изо дня в день недоверием к роду человеческому.

Когда я вошёл, он неприязненно буркнул мне:

— Садитесь, Харви, — а когда я опустился на шаткий и пыльный стул, он продолжил: — Видите ли, Харви, у полицейского в наши дни забот полон рот. Он хочет к себе хорошего отношения. Мы все этого хотим. Но никто его не любит. А знаете, Харви, что может быть хуже того, что тебя не любят?

— Ну, наверное…

— Не угадывайте, Харви. Плохо, когда тебя не любят, но куда хуже, когда тебя держат за идиота.

— Я вас понимаю, лейтенант, — покивал я головой. — Чего уж тут приятного, если вас держат за идиота.

— Отлично. Я рад, Харви, что мы понимаем друг друга. Наша задача — ловить жуликов и сажать их в тюрьму. Вы же оберегаете их добро, позволяете им выбираться сухими из воды. Вы выставляете нас идиотами каждый божий день. Вы представляете, как это отражается на моей язве?

— Очень сожалею, — отозвался я.

— Чёрта с два вы сожалеете. Что вы делали в доме 626 по Парк-авеню?

— Я что, попал в гестапо? Почему я должен отчитываться перед вами в своих передвижениях? Я арестован?

— Нет, зачем же. Но я так подогрею почву под вашими ногами, что у вас на подошвах появятся волдыри.

— Лейтенант, — сказал я с теплотой в голосе, — почему бы нам не быть друзьями?