Татьяна Вагнер - Полигон

– Там дна вообще нет! Сто лет назад считалось, что Земля внутри полая. Многие путешественники отправлялись на Север искать вход в эту пустоту. Там целая страна, в ней земное ядро светит, как солнце, и не бывает ночи! Вдруг этот колодец ведет в подземный мир? Которые тут рыли сто лет назад, уже переселились под землю…

– Лешка, дружище, ты прекращай читать комиксы! Отойди оттуда! – Я исхитрилась поймать малого за рукав и со всей силы потянула к себе. В итоге Лешка шлепнулся на рюкзаки. Сидел обиженный и разглядывал подобранный на полу каменный цилиндр.

– Нельзя постоянно жить под землей, – уверенно сказал Никита.

– Везде можно жить – даже в тюрьме…

От дыма и темноты голова совсем отяжелела, мысли рвутся, как тоненькая паутинка, и сознание убегает в сон. Я склонилась на плечо к Дану:

– Правда, Дан, расскажи чего-нибудь… про тюрьму…

Молодые и не очень люди, побывавшие в исправительных центрах, выдают всем, кто готов их слушать, такие байки, что дух захватывает. За это и пользуются уважением среди безмозглой городской шпаны. Так что вопрос вполне резонный.

– Старые люди, кто всю жизнь провел по тюрьмам, про многое помнят и говорят: раньше все было иначе. Лет сто назад про исправительные центры или гуманитарные миссии никто не слышал, все отбывали в тюрьмах. Заключенных было так много, что их никто не считал, они работали день и ночь на самой тяжелой работе, которая была, – строили железные дороги, рыли каналы и даже копали глубокие шахты, как эта…

Мы настороженно переглянулись.

– …баржи привозили их в дальний край или на северные острова. Конвоиры со злыми собаками выгоняли их на работу, давали каждому лопату, и они копали, копали, копали каждый день, пока стройка не закончится. С последним кораблем охрана уплывала на Большую землю, а заключенных бросали в глубоких темных шахтах. Без воды и без еды сидели они в таких точно штольнях и выли от голода…

Последние угольки в костре догорели, подернулись серым пеплом, густая темнота подступила до жути близко. Мы прижались друг к другу и затаили дыхание.

– …и когда становилось совсем невмоготу, они выбирали самого плотного, выворачивали ему руки-ноги, разрывали на куски и съедали! Обгладывали до самых коленных суставов и сухожилий…

– А кости?

– Кости выбрасывали, потому что они скрипят на зубах. Так повторялось день за днем, пока не оставался только один человек. Самый последний, самый сильный из всех, он слишком долго питался человеческим мясом, так что кровь у него становилась густой и черной, кожа темнела от угольной пыли, а глаза видели в темноте, как днем, но могли лопнуть и вытечь от солнечного света. Зубы у него становились настолько острыми, что он запросто перекусывал стальной провод толщиной в палец. Но самое главное – он не мог умереть, даже если бы захотел. Так последний живет год за годом, мучается от голода на дне глубокой и темной шахты, бродит по штольням, смотрит вверх и ждет, кто свалится вниз или случайно забредет в темноту, чтобы подкрасться поближе и вцепиться острыми зубами прямо ему в мясо…

Я ощутила ледяное прикосновение на запястье – вскрикнула и наотмашь рубанула темноту ребром ладони.

– Ай!.. Я… АНЯ! Вот ненормальная! Ты мне нос разбила!

Дан схватился за переносицу и запрокинул голову, чтобы остановить хлынувшую из ноздрей кровь. Потом приложил ко лбу холодный каменный цилиндр.

– Не надо было меня хватать! – огрызнулась я.

– Ты же сама попросила…

– Просила? Я?!

– Просила рассказать про тюрьму… – кажется, он ухмыльнулся, но в темноте толком не разглядеть. – Вон Красивая спит и ничего не боится! Приляг, отдохни, у тебя уже совсем с головой плохо…

Он протянул руку, чтобы погладить меня по волосам, но я увернулась. По-правильному надо бы еще добавить по ушам за такие шуточки. Но на окончательное восстановление справедливости у меня сейчас нет сил. Забираюсь в спальник и закрываю глаза. Кругом такая темнота, что, если опустить веки, становится светлее.

Мне пригрезилось синее ночное небо и тоненький серп молодого месяца, которого я не видела уже много дней. Молочный лунный свет разливается над широкой рекой, и вода в ней кажется серебристой. Прямо по воде бредет девушка в платье из белого кружева, лицо ее низко опущено, а в руке сверкает острый меч. Я знаю, что это всего лишь сон, и пытаюсь проснуться, крик застрял у меня в горле, как рыбья косточка, девушка в белом платье снится к смерти! Ее босые ноги шлепают по воде. Девушка подходит ко мне все ближе, вот мы уже поравнялись. Она поднимает голову, смотрит на меня, и наши глаза встречаются – это Я сама!