Молли Катс - Никто мне не верит

Ей снился Майк.

Это были не плохие сны, а неясные и спокойные; они были единственными светлыми пятнами среди черных картин, которые мучили ее непрестанно.

В одном из них она лежала на диване в своей собственной квартире с такой сильной головной болью, что не могла открыть глаз. Майк массировал ей голову, и там, где прикасались его пальцы, боль исчезала.

В воскресенье днем она ненадолго проснулась. Рот был очень сильно раздут. Она попробовала счистить насохшую корку при помощи ваты и перекиси, но даже эти легкие прикосновения заставили ее закричать. Она поискала мазь, но не смогла найти ее.

Она попыталась съесть немного йогурта. Она бросила это занятие, когда поняла, что не может раскрыть рот настолько широко, чтобы просунуть туда ложку.

Она подумала, не развести ли его молоком и сделать настолько жидким, чтобы его можно было пить; по крайней мере она бы получила какую-то пищу.

Но даже мысль о том, что ей придется доставать миксер, была слишком сложной.

В действительности ей хотелось одного: снова вернуться в кровать и заснуть.

Направляясь в спальню, она завернула в ванную, чтобы еще раз поискать мазь, но и от этой идеи быстро отказалась.

Последнее, что она сделала, прежде чем упала снова на постель, — это облокотилась на полку под зеркалом в ванной. Она всегда могла при необходимости таким путем войти в контакт с собой — или чтобы успокоить непонятное раздражение, или направить на что-то свое внимание, или обдумать какую-нибудь проблему.

Она приподняла свои опустившиеся плечи и убрала волосы с глаз. Она попыталась сфокусировать на них свое внимание. Завтра она должна будет вести шоу.

Ее тело знало то, в чем она не могла себе признаться: не было никаких шансов, что она сможет выйти в эфир.

Вместо того, чтобы войти в контакт со своим зеркальным двойником, она оказалась на полу рядом с унитазом, пытаясь освободить свой совершенно пустой желудок.

Она думала, что позвонила Каре. Но когда она снова проснулась в семь утра в понедельник, она не была уверена, действительно ли она звонила или ей это приснилось.

Тогда она набрала номер Кары, но там был включен автоответчик.

Она попробовала набрать собственный номер на работе. Никакого ответа.

Она не могла заставить себя позвонить Деннису.

Каждые десять минут она набирала свой номер в офисе. Наконец там ответила Пэм.

— Я повредила губу, — сказала ей Линн. — Она распухла и выглядит ужасно, и я с трудом разговариваю. Я не смогла дозвониться до Кары; она, должно быть, уже едет на работу. Ей придется сделать повторный показ.

Линн сама прекрасно слышала свой лепет и паузы между словами, которые, казалось, длились по нескольку секунд. Речь человека, накачанного наркотиками. Она подумала, не стоит ли объяснить Пэм о непереносимой боли и обезболивающих.

Но стоило ли беспокоиться? Разве теперь кто-нибудь из них верит хотя бы одному ее слову?

Обессилевшая после столь активно проведенного утра, с разрывающимся от боли ртом, она приняла три таблетки перкодана и вернулась в постель.

— Я не могу уйти, — сказала Мэри. — У меня сегодня очень много пациентов. У меня нет времени сходить в туалет.

— Это очень срочно. — Кара посмотрела на Пэм, которая кивнула головой. — Пэм говорит, что ей показалось, что она в ужасном состоянии. Мы должны поехать туда. Кроме нас это сделать некому.

— Черт. Ладно.

Линн снилось, что она вышла из ванной и кто-то ударил ее, но не в висок, а в рот. Она не видела, кто ее ударил. И она не потеряла на этот раз сознания. Удары повторялись и повторялись, пока она не почувствовала, что страстно желает потерять сознание, чтобы не нужно было переносить эту жуткую боль, терзающую рот.

Затем появился Майк, взял ее за руку и оттащил ее от того, кто продолжал ее бить. Он вывел ее из квартиры, и сразу же через другую дверь они попали к Нэнси Джин.

Там она услышала чудесную музыку. Их окружали запахи еды и дым сигарет, а они двигались в медленном танце по танцевальной площадке. Во сне это был лишь маленький кусочек пространства, и когда они танцевали на нем, она заметила, что кроме них никого больше не было. Ни одного человека, даже Нэнси Джин, только Линн и Майк, двигающиеся под нежную мелодию.

Они сжимали друг друга в объятиях вместо танца. Руки Майка прижимали ее к нему так крепко, что она едва могла вздохнуть, но когда она сделала это, объятие слегка ослабло.

Щека Майка, касавшаяся ее щеки, была колючей. Его кожа была прохладной. Его волосы мягко падали на его шею, где она почувствовала свою руку. Ее другая рука обнимала его за талию, прижимая его так же крепко, как он ее.