Владимир Лорченков - Время ацтеков

– А все почему? – спрашивает она.

– А все потому, – отвечает она.

– Что тебе нужны регулярные доказательства своего существования, потому что ты не уверен в том, что оно есть, – кивает она.

– Нужны, как прокаженному – боль, – сравнивает она.

– Как голодному еда, – ошибается она.

– Как вампиру кровь, – поправляется она.

– Как божеству жертва, – говорит она.

Я говорю:

– Между прочим, я тебе еще ни разу не изменил.

– Это временно, – машет рукой она.

– Пока не приелась, – объясняет она.

– А потом ты или будешь мне изменять, или я стану жить с совершенно ненастоящим человеком, – предсказывает наше будущее она, глядя в зеленый стакан как в жертвенное болото с ядовитыми испарениями.

– С вампиром, который типа бросил это грязное дело, – вещает она, – и принципиально пьет только крысиную кровь, – смеется она надо мной.

– Но вампиром от этого быть не перестает, – говорит она.

И качает головой, вглядываясь в стакан.

Она выпивает еще что-то и глядит в угол заведения, где та самая красивая девушка говорит в мобильный телефон что-то раздраженное и наверняка скучное. Она глупая, понимаю я, и успокаиваюсь.

– Я вот сейчас подойду к ней, – говорит Женя.

– Скажу кое-что на ушко, возьму за руку, – улыбается она.

– И уведу в дамскую комнату, – обещает Женя.

– Вот так, – многообещающе смотрит в угол она.

Девица глядит в ответ, и я понимаю, что сейчас Женя подойдет к ней, шепнет что-то на ушко, возьмет за руку и уведет в дамскую комнату. Вот так, да и шептать-то ничего не надо, дело на мази, думаю я, ха-ха.

– А ты подумай вот над чем, – предлагает она.

– Подумай над тем, что моя теория относительно тебя не так уж неверна, – говорит она.

– Если вспомнить, что значит это чертово слово «ацтеки», – говорит она и уходит в угол, чтобы забрать красивую девицу.

А я остаюсь у стойки размышлять над тем, что значит ацтек.

– Стань настоящим, – просит она.

– Я люблю тебя, – вдруг говорю я.

– Я знаю, – едва не плачет она.

– Дай же и мне тебя полюбить, – говорит она.

– Я бы полюбила тебя сильнее жизни, – говорит она.

– Но я прошу тебя, – умоляет она.

– Стань настоящим, – просит она.

– Любимый, – добавляет она.

И проводит рукой по моей щеке. Лицо мокрое. Смущенные, мы молчим. Это похоже на вспышку фосфора. Я снова пытаюсь ощутить то, что почувствовал, когда признался в любви. Что-то ярко-желтое, манящее, с треском прогорающее под ликующие крики китайских фейерверкеров и одобрительный гул толпы, ворох огней в небе, что-то прогорающее у тебя на глазах и в них самих. Так вот, что это такое – любовь?

Мы недоуменно глядим друг на друга, а потом переводим глаза на стойку, где лежат, сцепившись, какие-то два предмета.

Пока моей возлюбленной, которой я собираюсь посвятить остаток своей жизни – в печали ли, радости, в жертвенном ли упоении, – нет в баре, я выпиваю еще и еще и пытаюсь анализировать ситуацию.

Если бы я хоть что-нибудь соображал в счетах, то непременно взял бы лист бумаги, разделил его на две части и в верхней написал бы все минусы своего положения, а в нижней – все плюсы. Подбил, блин, баланс.

– Но разве необходимо разбираться в счетах для того, чтобы взять лист бумаги, разделить его на две части и в одной вписать все минусы, а в другой все плюсы своего положения? – спрашиваю я бармена.

– Тебе чаю? – спрашивает меня бармен.

– Еще выпить, – прошу я и вытаскиваю из кармана мятый счет за электричество.

– Становись настоящим, – прошу я себя.

На обратной стороне я пишу:

Итак, минусы:

– два трупа, две девушки, сбитые на дороге легавым + (в смысле вдобавок, а не плюс как что-то положительное) труп священника; – самоубийство Светы и, самое важное и, признаюсь, неприятное, все это шалости не судьбы, а, судя по результатам, действия одного, вполне реально существующего человека; – а еще минусом можно считать то, что мне неизвестен этот человек, который, совершенно очевидно, устроил за мной охоту; – еще минус – даже зацепок никаких нет, чтобы найти этого мудака и оторвать ему башку на хрен;

– еще минус, легавый, который казался мне крутым парнем, таким и оказался. И, как и все крутые парни, оказался полным дерьмом в душе. Как и все Рембо в камуфляже, мой Настоящий Крутой Друг – баба и педик в душе. Целыми днями дует траву, ноет то мне, то Жене о том, как его не любила жена – и как он любил жену, да плачется, да скулит, дерьмо, в общем. Все это с тех пор, как мы вернулись из отпуска, где поженились;