Владимир Лорченков - Время ацтеков

– По ночам он прыгает, перебирает лапками по стеклу, и мне его очень жалко, – повторяется он.

– Но если я его выпущу, он заберется под диван или шкаф, я не смогу его найти, и он умрет. Тогда мне будет жаль его еще больше. Как-то раз он все-таки смог вылезти из аквариума, – с горечью говорит легавый.

– Расскажи мне, как это было, – просит врач.

– Я расскажу, как это было, – говорит, словно загипнотизированный. Загипнотизированный легавый.

Я сижу в другом кабинете, глядя на них в открытую дверь. Честно говоря, я даже не удивился, увидев его здесь. Но Женя… Изредка мы переглядываемся с врачом. Легавый полулежит на диване, рукава его рубахи закатаны, он говорит и говорит. Врач предупредил меня, что давить на него в таком состоянии бессмысленно: люди под гипнозом хуже сумасшедших, еще хитрее. Поэтому – терпение, сказал врач.

– Терпение, – говорит легавый.

– Сейчас расскажу, – всхлипывает он.

– Я так испугался, – говорит он горько.

– Вспоминай, – мягко велит врач.

– Я пришел поздно вечером, мать ничего не сказала, она вообще в последнее время со мной не разговаривает, думаю, она это из-за отца, хоть я точно и не знаю, и поменял ему, как всегда, газеты, – начинает легавый.

– Отца? – случайно переспрашивает врач.

– Они ссорились. Я собрал старые, мокрые и изгрызенные, выкинул их в мусорное ведро. Постелил совсем свежие. Наш сосед по лестничной клетке работает в газете, и у меня дома всегда есть несколько экземпляров. А потом я совершил ошибку – свернул ему в трубочку еще один номер, – пускай думает, что это его норка. Меня предупреждали, чтобы я так не делал, но в тот вечер мне почему-то показалось, что Кузьмич очень хочет спать в норке, а не в ворохе рваной бумаги, как обычно, – снова начинает плакать легавый.

– Потом я нарезал ему несколько кусочков огурца, персика, немного капусты и насыпал две ложки овсяных хлопьев, смешанных с изюмом, – сюсюкает он, и меня вот-вот стошнит.

– Налил свежей воды в блюдце. Запустил хомячка в аквариум (он все это время сидел у меня на плече), пожелал ему и маме спокойной ночи, почистил зубы, выключил свет и лег спать, – голосом ребенка, а он сейчас и есть ребенок, отчитывается легавый.

– Проснулся от громкого шороха и сразу понял, что хомячок выбрался. Он встал на трубочку (ту норку, помните) и сумел уцепиться лапками за край аквариума, после чего выбраться для него не составило труда.

– Я долго искал его на полу, даже поснимал доски снизу у шкафа – мама даже и не проснулась, – но все равно не мог найти Кузьмича.

– Тогда я подумал, что он уже сбежал из дома, и выключил свет.

– Я знаю, что похож на маньяка, – тихо говорит он.

– Н у, когда все это говорю, – говорит он.

– Знаете, такой тихий помешанный маньяк, который вдумчиво так говорит о своем хомячке или коллекции бабочек, или рыбках, а потом берет кухонный нож и перерезает случайному прохожему горло.

– Но, поверьте, это не так.

– Я АБСОЛЮТНО НОРМАЛЕН, если это то, что вы имеете в виду.

– У меня есть школа, дом, друзья и девочка, которая мне очень нравится…

– И я даже пригласил ее один раз в кино! – не связывай нас столько, я бы пожалел его.

– Она не согласилась, конечно, потому что рядом стояли ее подружки, и наверняка, если б она согласилась, они подняли бы ее на смех, но я видел: ей очень приятно, что я пригласил ее в кино.

– У меня есть родители, хоть папа и не живет сейчас с нами, но они с мамой женаты, не разведены, просто он работает далеко. У меня есть родители и новые кроссовки.

– Летом я езжу отдыхать на море.

– По вечерам иногда хожу в гости.

– Люблю читать книги.

– Я абсолютно нормален, вы же понимаете теперь это, потому что именно это вы и имели в виду, когда сомневались и, может быть, пытались понять, нормальный я или тихо помешанный.

– Да, и еще я очень жизнерадостный, – утирает он слезу.

– Просто когда я смотрю на своего хомяка, мне его очень жаль. Он несчастлив, наверное, в своем аквариуме.

– Но если я выпущу его оттуда, он будет еще несчастнее, потому что обязательно умрет где-нибудь под шкафом, застрянет и сдохнет от голода.

– Я очень несчастен, когда думаю о нем, и очень привязан к нему.

– Он такой маленький, у него такой маленький мозг, что он, наверное, и не понимает даже, что такое счастье.

– А я не могу ему объяснить, и оттого мне плохо.

– Но я очень к нему привязан.

– Ты всегда чувствуешь ответственность за слабых, да? – спрашивает доктор.

– Да, – плачет легавый.